Алекс Вуд: Маленькая интриганка

Оглушительно затрезвонил будильник. Дэн недовольно поморщился. Вставать не хотелось. Однако надоедливый шум никак не желал прекращаться, и Дэн, пока еще не открывая глаз, с трудом оторвал себя от подушки.

Раннее солнце изо всех сил старалось пробиться сквозь тяжелые темные шторы. Дэн тяжело вздохнул и сел на кровати. Новый день наступил, и с этим приходилось мириться. Хотя так тянуло назад, в теплую уютную постель, досматривать сладкие сны.

Услышав чье-то ровное дыхание, Дэн повернул голову. Рядом с ним беззаботно спала Шейла, которую не могли поднять даже десять будильников. Да и, если честно признаться, у нее не было необходимости вставать ни свет, ни заря. Дэн протянул руку и погладил теплый бок Шейлы. Она причмокнула от удовольствия, даже во сне реагируя на его скупую ласку. Дэн наклонился к ней и прошептал в самое ухо:

– Пора вставать, лежебока.

Но никакого ответа, как и ожидалось, не последовало. Тогда Дэн снова вздохнул, на этот раз с напускной печалью, и громко произнес:

– Подъем!

Шейла открыла глаза и укоризненно посмотрела на него. По крайней мере, Дэну так показалось.

– Ты меня не разжалобишь, – сурово проговорил он. – Даже не надейся. Мало того, что ты нахально спишь на моей кровати, так еще не желаешь вставать вместе со мной!

Эта гневная тирада возымела успех. Шейла окончательно проснулась, широко зевнула и весело замотала хвостом, приветствуя Дэна.

– Так-то лучше, – наставительно произнес он, похлопав ее по лохматой морде.

Шейла жила у Дэна уже два года. Крошечным щенком он подобрал ее зимой на улице, когда она стояла у столба и скулила от холода. Когда Дэн увидел это беззащитное существо, в нем словно что-то перевернулось. Было ясно, что если он оставит малыша на улице, то он, скорее всего, замерзнет. И Дэн принял очень рискованное решение. Он присел на корточки перед щенком, погладил его и, взяв на руки, засунул в куртку. Песик немедленно затих и не делал попыток вырваться, хотя ему, наверное, было ужасно неудобно.

Со щенком было много хлопот. Первая возникла, как только Дэн появился на пороге дома. Миссис Дринкин, которая недремлющим оком следила за порядком, сразу начала протестовать.

– Собака в доме – это безобразие! – громогласно заявила она, и Дэну пришлось согласиться с этим.

Через два дня Дэн переехал, так как успел привязаться к щенку всем сердцем и не желал бросать его на произвол судьбы. Новая квартира была намного хуже, но там всем было безразлично, есть у Дэна собака или нет, и он решил пожертвовать комфортом ради Шейлы. Именно так он окрестил свою крошечную находку.

Вторая проблема заключалась в том, что маленькая Шейла требовала постоянного внимания. Она совала нос во все щели, рвала и кусала все, что попадалось ей на пути. Дэн был уверен, что более активной собаки просто не может быть. Однако когда он переговорил на эту тему со своими знакомыми собачниками, те успокоили его, сказав, что это скоро пройдет.

И действительно, через некоторое время Шейла подросла и изменилась. Она стала самой благовоспитанной собакой, какую только можно было себе представить. Дэн был счастлив, что теперь его кто-то встречает и радуется ему, когда он приходит домой вечером после тяжелого дня.

А жизнь у Дэна была совсем не легкой. Сколько он себя помнил, он все время работал. Мальчишкой он разносил почту и молоко соседям, подметал улицы. Семье требовался каждый доллар. Дэн был старшим и помогал матери изо всех сил.

Когда он переехал в Нью-Йорк, то стало еще труднее. Теперь ему приходилось заботиться о квартире и еде, а также посылать деньги матери. Но Дэн не унывал. Он был уверен, что со временем все наладится. Сестры и браться подрастали и тоже начинали приносить домой деньги. Можно было надеяться, что миссис Энтвуд выкарабкается из нищеты, в которую ее кинуло неразумное замужество.

Отец Дэна был чрезвычайно красивым малым. Он прельстил сердце Софи, и она убежала с ним из родного дома против воли отца. Однако счастливая жизнь с любимым мужем продлилась всего лишь полгода. Энтвуд не работал, пил и порой поколачивал жену. За пять беспокойных лет он подарил ей четверых детей, а после благополучно исчез, не выдержав столь тяжкого бремени.

Очаровательная Софи неузнаваемо изменилась. Теперь ей не на кого было полагаться, кроме самой себя. Она была слишком горда, чтобы обратиться за помощью к родителям, которые так и не простили ей побег, хотя она и без этого была достаточно за него наказана. Но их сердца были глухи к страданиям дочери, и для Софи началась самая трудная полоса в жизни.