Мария Высоцкая - Западня. От него не сбежать…

– Открывай, – Вяземский давит, а я не могу открыть чертову дверь. Не могу. Никто, никто из окружения Мельникова не должен знать, что я ходила к Климу, никто из них не должен видеть его здесь. В моем доме.

– Зайди в ванную, – сжимаю руки в кулаки, – пожалуйста, спрячься в ванной, Клим. Он не долже…

Договорить не успеваю. Ключ в двери издает характерный звук – еще три оборота, и дверь будет открыта. Я считаю про себя секунды и, не думая ни о чем, толкаю Вяземского в ванную, от неожиданности он поддается моему напору. Переступаю порог и тяну на себя дверь, она закрывается ровно в тот момент, когда распахивается уличная.

– Ты охре…

– Ш-ш-ш, – прикладываю пальцы к мужским губам, останавливая поток негодования. Я чувствую его дыхание, оно обжигает. Отдергиваю руку, ощущая свой зашкаливающий пульс.

В прихожей слышатся шаги. Тихие, вкрадчивые. Застываю и стараюсь не дышать. Мне кажется, сделай я вздох, и тот, кто бродит там, по моей квартире, сразу меня услышит.

Охваченная страхом, абсолютно не замечаю, как впиваюсь в руку Клима, вонзаю в его кожу ногти и до боли кусаю свои губы. Мне невдомек, что я подошла слишком близко, приклеилась к нему всем телом. Меня парализовал страх, и сейчас я ни черта не соображаю. Слышу лишь звук отсылаемого в патронник патрона. Вяземский тоже напряжен.

Входная дверь хлопает – остервенело, громко, и я медленно выдыхаю. Выпускаю из легких воздух, а вместе с ним и этот дикий ужас.

Клим щелкает выключателем, и я морщусь от яркого света.

– Может, уже отлипнешь?

– Да, – киваю и отскакиваю в сторону, словно в меня плеснули кипятком.

– Что за цирк ты устроила? – Вяземский ставит ствол на предохранитель и наконец-то убирает его с моих глаз. Становится легче. Невообразимо легче.

– Виктор не должен знать, что я к тебе приходила, – переминаюсь с ноги на ногу, думая лишь о том, не выйдет ли мне моя откровенность боком.

– Интересно, – Клим проводит костяшкой пальца по темной брови. – Что еще он не должен знать?

– Ничего. Я сделаю все, о чем ты просил и попросишь. Но Витя…

– Я понял, угомони шарманку.

Клим ведет рукой перед моим лицом, давая понять, чтобы я наконец замолчала. Ударяет кулаком о дверь ванной, и та распахивается. Я слышу его громкие удаляющиеся шаги и первые секунды не решаюсь идти следом, а когда заглядываю в гостиную, округляю глаза. На диване огромная коробка, украшенная белым бантом. Вяземский закатывает глаза, а я дергаю ленту. В коробке платье и открытка. Пробегаюсь глазами по тексту и удивленно смотрю на Клима.

– Что? – он чувствует мой взгляд спиной.

– Твой отец устраивает прием по случаю твоего возвращения? – мои брови ползут вверх, но именно об этом написано в пригласительной открытке. Очередной пафосный выпад Мельникова старшего. Праздник в честь не любимого, вернувшегося сына.

– Тебя тоже пригласили? Удивительно, – звучит с явной насмешкой.

Я всегда думала, что Клим не ладит с отчимом. Сколько скандалов я подслушала, сидя в его комнате, не сосчитать. А теперь вот ужин в его честь…странно.

– Видимо, да, – пожимаю плечами и кладу открытку обратно.

Виктор всегда таскал меня на подобные мероприятия. Приходил с женой, но я обязательно должна была присутствовать в поле его зрения. Возможно, это было какой-то шизанутой потребностью для него (чтобы взять меня в туалете от нехватки остроты эмоции) или же просто способом унизить меня. Не знаю. Первые пару лет после каждой такой вылазки я рыдала в подушку и ненавидела его жену. Я, как полная дура, продолжала верить в сказки о том, что брак фиктивный, все временно. Верить ему, когда он рассказывал, как сильно меня любит. И что как только решатся все его дела, он разведется. Разведется и сразу женится на мне. Но ужас в том, что проблемы не заканчивались, а проекты становились лишь масштабнее. Виктора пожирали амбиции и желания большего. Я погрязала во лжи и своей новой, гадкой жизни.

Вряд ли это было правдой – его любовь. А вот моя, моя выкручивала руки и заставляла захлебываться собственной кровью.

Он просил об одолжениях… и я делала, делала все, что он скажет. Выполняла его поручения, потому что всегда, всегда хотела ему помочь. Я стала отменной дрянью, действующей без сожалений и моральных принципов. И чем хуже становилась я сама, тем больше времени он проводил рядом. Его притягивали пороки и то существо, что он из меня лепил.

– …ты оглохла?

Голос Клима доносится откуда-то издалека, хлопаю ресницами и наконец-то обращаю на него внимание.