Виолетта Лосева: Два Виктора и половинка Антуанетты

Ничего не было.

Все было так мирно, спокойно и прозрачно, что просто не за что было зацепиться.

Пробегая мимо зеркала уже в третий раз, она еще раз оглядела себя с ног до головы и даже приостановилась.

«И вот такая загадочная конкретная красота должна сидеть вечером дома и варить суп? Свежий супчик?» – пронеслось в голове в тот момент, когда Аня оглядывала себя с ног до головы.

Она была просто вне себя от собственной прекрасности. Телефонный звонок прозвенел именно в этот момент – когда она выходила из себя.

– Ну, привет, дорогая, – голос был знакомым и волнующим, но не настолько, чтобы «вернуться в себя» сразу же.

Разговор был недолгим.

Конечно, встретимся! Да, немножко соскучилась! Совсем немножко, но тем-не менее… Да неужели? Прихорашиваюсь? Вот еще! С какой стати?

«Вот такие встречи даже для самых пушистых одуванчиков могут закончиться совершенно непредсказуемо», – подумала Анна.

И хотя она, ни в коей мере, ни в своем воображении, ни в глазах тех, кто на нее смотрел, не была пушистым одуванчиком (да и зайчиком – только иногда), мысль о чем-то беззащитном, беззаботном и беспомощном не оставляла ее.

Без защиты. Без помощи. Без заботы…

Или «без забот»?

Странно…

Когда-то она очень-очень ждала этого звонка.

Ждала по-разному.

Сначала – «вот пусть только позвонит!»

Потом – «когда позвонит, я ему все скажу…»

Потом – «если все-таки позвонит…»

И так по кругу… Или по спирали?

Ждала, как ждут первой конфеты после двух недель строгой диеты. Еще немножко нужно потерпеть…

Было время, когда Аня ждала этого звонка, как ждут весны при наличии новых босоножек. Весна-то все равно наступит, нужно только дождаться…

Был период, похожий на ожидание летной погоды в аэропорту где-то на краю света… Может быть, уже вот-вот, а может – через три дня…

И все это, с учетом опыта предыдущих боев, проходило под общим диагнозом – острая недостаточность жизненной нервотрепки…

Сам позвонил. Сам позвал. Сам хочет увидеть.

Выдержала. Дождалась. Полгода терпела.

Почти успела забыть. Шутила над собой. Хныкала. Не могла оторваться от своих мыслей.

Любила другого. Мучала того, другого. Делила себя на кусочки. Не могла освободиться…

– Ну привет, дорогая…

Постарел…Как-то поблек. Хотя, наверное, вообще, выглядел прекрасно. Такой же значительный. Тонкий. Глубокий. Не для толпы.

Эксклюзив. Выигрыш. По меньшей мере, так казалось на вид.

Раньше.

Аня смотрела другими глазами.

– Посидим где-нибудь? – спросил он, беря ее под руку.

– Да, холодновато, – кивнула Аня и ничего не почувствовала. Может, виновато было теплое пальто?

Ну вот ничего не почувствовала.

Ни-че-го!

Не подумала «скорее бы зайти куда-нибудь, чтобы снять пальто и чтобы он увидел мое обалденное платье».

«Кошка подточила коготки и приготовилась к игрищам, – подумала Аня, – а мышка ее в упор не видит».

Не видит. Не боится. Не трепещет от волнения.

Как странно…

«Игра – это не всегда плохо, – думала актриса, – Просто в любой игре должно быть препятствие, которое нужно преодолевать. И победитель… Но, победитель – это не главное. Главное – это препятствие, которое нужно преодолевать. Неужели трудно дать мне это препятствие?»

«Нельзя быть таким хорошим. Сделай так, чтобы я хоть немножко тебя завоевала…, – подумала актриса «слегка за сорок», а вслух попросила его поставить чайник.

– Да, меня всегда тянуло к плохим мальчикам, – подтвердила Марфа слова Зи Гранкиной, – Не буду спорить. Самое смешное, что и ко мне тянулись именно плохие мальчики. Это было ненадолго, но ярко.

– А теперь? – Зи потягивала коктейль через трубочку, стараясь не издавать звуков, и ей это почти удавалось.

Все-таки она была очень элегантной, эта Зи Гранкина. Несмотря на всю свою артистичность.

– А теперь я так рада, когда он целует меня во сне. И ругает, когда я прихожу поздно. Даже бросает трубку. А потом извиняется. Он спрашивает, что я ела на завтрак и заставляет надевать шапку в мороз. И не разрешает мне много курить. Называет меня «мой паровозик»…

– Я даже не думала, что можно радоваться том, что тебе что-то не разрешают, – сказала Зи.