Anne Chelsey - Викторианский сад

Очередное викторианское утро медленно просачивалось сквозь густоту промёрзлой ночи. Солнце только просыпалось и, старательно прорезая темный от туч небосвод не крепкими осенними лучами, мало-помалу озаряло мрачный и сонный Лондон светом. Зато туман, постоянный спутник города, приплывший ночью и собиравшийся отчаливать только ближе к полудню, окутал весь город. Горожане терпеть не могли туман, несмотря на его обаятельную дымку: он приносил холод, мрак и сырость, а Англия и без того была известна своими пасмурными днями, так что его здесь не жаловали.

Как и обычно, разглядеть хоть что-то не представлялось возможным. Дома тонули в омуте, поглощая людей, что досыпали свои последние минуты перед долгими часами тяжелой работы. Туман бесшумной волной уносил город в пучину тишины. В это время было опасно передвигаться по городу. В темноте и холоде изредка можно было услышать одичалые вскрики и плач людей, заплутавших во мраке.

Издалека послышались шаги, раздававшиеся громом в утренней тиши. Если глаза – это зеркало, открывающая внутренний мир человека, то походка отражала внешний. По ней с легкостью можно узнать некоторые детали о характере, роде деятельности человека или же о его нынешнем состоянии. О представителе этой можно было с уверенностью сказать, что он еле держится на ногах. Так ходят либо пьяницы, еще не вернувшиеся домой, либо невыспавшиеся трудяги, уже ушедшие на работу. Однако здесь совсем иной случай. Этот человек возвращался домой после очередного рабочего дня, плавно перетекшего в ночь. Некто вымотанный настолько, что единственное, чего желает – это вечный сон. Еле волоча ноги, он, не обращая внимания на возгласы, проходил мимо вывалившегося на улицу из крохотного кабака, пропитавшегося запахом выпивки и пота, сброда. В спину летели гадкие и мерзкие предложения от пьянчуг, едва сплетающих два слова вместе. Но он ничего не слышал. Они пролетали мимо него, падая и утопая в грязной, мутной реке. Продолжая с трудом переставлять ноги, двигаясь по узкой мостовой, он усиленно боролся с подступающим сном.

Шаги эти принадлежали доктору Джонатану Чилтону, уже более шести лет изучающему медицину и подрабатывающему в городской больнице. На постоянную работу его не брали из-за неважной репутации, а потому днями и ночами ему приходилось бегать от одного больного к другому, обходя Лондон и его близлежащие окрестности за сущие копейки. В нелегком бою он боролся со смертью за жизни людей и в крупицу свободного времени, что иногда подворачивалось в перерывах между пациентами, проводил научные исследования, используя библиотеки и лаборатории государственного университета, который окончил с отличием.

По этой причине в тот день он возвращался домой в пять утра, что было ему уже привычно, хотя плохо сказывалось на его здоровье. От постоянных недосыпов и голодания он часто падал в обмороки прямо на улице. Однако страшных вещей не случалось. Судьба ему благоволила, а потому он либо просыпался на руках у человека, поймавшего его в падении, либо его заносили в ближайший дом, чтобы привести в чувства. Несмотря на наличие знаний о том, как дольше оставаться молодым и здоровым, на практике он их не применял. Не было времени.

Он ужасно устал, и только наработанный со временем автоматизм помогал ему продолжать двигаться. Пройдя без остановки несколько километров, он наконец добрался до дома. Под «домом» подразумевается здание, в котором хранились все его вещи и где он проводил время, выделенное для непродолжительного сна. Дешевая комнатушка, снятая у старого пьянчуги и его все время хлопочущей о чем-то жены, располагалась на втором этаже в самом дальнем углу. Джон всегда поднимался по черной лестнице, дабы не наткнуться на соседей, ничем не уступающих хозяину дома. Стены были явно сделаны из картона, иначе отчего такая прекрасная слышимость, Джон не имел понятия. Каждый разговор или ругань доносились до него даже через вереницу комнат. К сожалению, позволить себе больше, чем эта крохотная коробка с хилой дверцей, качающейся на ржавых петлях, и скрипящей кроватью возле небольшого окна, почти не пропускающего света, он не мог.

Комната больше напоминала библиотеку и кабинет врача, неудачно скрещенных в эксперименте: всюду были разбросаны медицинские приборы и листы бумаги с изображениями вразрез частей тела, от которых часто мутило случайных очевидцев.