Соль Решетникоф - 160 шагов до тебя

Утешало лишь одно: в фантазиях я была свободна от комплексов и могла мечтать сколько угодно и о ком хочу.

А я взялась наверстывать математику, из-за которой провалилась на вступительных экзаменах в университет. Не то, чтобы я грезила стать экономистом, но совесть меня подъедала: матери пришлось брать подработки, чтобы я могла ходить к репетитору три раза в неделю. Зато я была счастлива, когда пекла торты и пирожные да разрисовывала для них коробки незамысловатыми узорами собственного сочинения. Отец продавал их коллегам по конструкторскому бюро при авиационном заводе.

Не в состоянии сдерживать чувства от просмотра концерта, взяла телефон на длинном шнуре из прихожей и потащила к себе, наглухо закрывая дверь комнаты. Набрала номер подруги, Аньки.

– Фасолина, нет в тебе никакой интриги… – Скорее всего это было ее «чисто теоретическое предположение» в ответ на мой вчерашний вопрос, почему у меня до сих пор нет парня. – Что, если тебе напустить немного дыму? У тебя же бабушка за бугром. Теоретически в твоих светлых волосах и серых глазах нет ничего итальянского, но ведь твоя бабушка там, а, значит, ты – заграничная штучка.

– Анька! Это все не важно. Я его встретила! Он уже существует! – сдавленно пропищала я в трубку.

Но Анька молчала.

– Ты уже видела фестиваль Сан-Ремо? А группу «А’нжели»? – не унималась я.

– Фасолина, давай теперь без эмоций. Кто «он»? Какие Анжелы»? – что-то жуя, ответила она.

Моя одноклассница и подруга всегда была мозгом в нашей двойке, а я – ее розовыми очками. Поэтому Аньке легко удавалось бросать ледяные кубики рассудка в мои горячие коктейли чувств.

– Леонардо! Ле-о-нар-до. Ну, послушай, Леонардо – это ведь так красиво. А какой у него голос!

Не дослушав моих ванильно-карамельных откровений, она, причмокивая, прокомментировала:

– Фасолина, напоминаю: он – итальянец, а ты живешь в Средней Азии. Нет, теоретически, может, тебе повезет больше, чем моему отцу. Ему уже, между прочим, пятый раз в американском посольстве в визе отказали. Это раз. И потом этот твой Леонардо – звезда телеэкрана. А ты?

– Неудавшийся экономист, – сникла я.

– Вот! Чисто теоретически, шансов у тебя никаких. Если только бабушка не свалится на голову, а маманя твоя не решит с ней вдруг помирится.

– Какой там! – испугалась я так, что решила сменить тему разговора. – О своей матери и слышать ничего не хочет. Кстати, у родичей осенью розовая свадьба.

– Бабка, небось, посылочку пришлет по случаю?

– Она может, но мать снова ее на помойку выбросит. Даже ключи от почтового ящика у деда забрала.

– Не открыла ни разу?! Ужас! Категоричная. А я так хочу за границу! Отец снова документы в посольство подал. Так что держи за нас кулаки.

Я пожала плечами, ибо не представляла, как можно уехать в неизвестную страну, где говорят на непонятном тебе языке, и жить какой-то чуждой жизнью.

– Ну, вот скажи, какой толк от мерседеса в этом кишлаке? – У подруги проблем с самооценкой никогда не было. – Чисто теоретически, в Штатах у меня больше шансов устроить свою судьбу.

– Ну, не знаю. Может, Леонардо мне никогда и не встретить… Но я буду о нем мечтать!

Конечно, Анька права. Кто посмотрит на провалившегося на экзаменах очкарика?

Папа вскоре подарил мне плакат с фрагментом фестиваля, и с тех пор Леонардо жил вместе со мной в одной комнате и даже пел из кассетного проигрывателя, а я нежно гладила холодное изображение на двери, целовала. И мечтала.

Васильки… Не помню, кто в тот день принес васильки, но среди важных, пышных и пёстрых букетов других цветов, украшенных яркими лентами, этот маленький букет был почти незаметен.

В тот вечер мы ждали возвращения мамы и папы. Они уехали в Самарканд отмечать семнадцать лет совместной жизни. Как и полагается на розовую свадьбу, я и дед готовили для них сюрприз: букет из семнадцати роз и торт «Прага». На это я потратила два часа труда и годовой запас нервных клеток, потому что дед все это время крутился рядом и не переставал задавать вопросы:

– Ты точно знаешь, что сахару ровно стакан? – Он то садился на красный диван-уголок, то заходил с другой стороны квадратного белого стола и садился на табуретку. – А сгущенку положила? Ты уверена, что им понравится?

– Как по-твоему, дед? – пробовала я отшучиваться, ибо меня смешила его излишняя озабоченность. – Ты же сам говорил, что я в бабушку Сашу и что у меня ее гены, – напомнила, поправив очки, скользящие по вспотевшему носу.