Лия Аштон - Поцелуй среди песчаных дюн

Он покачал головой:

— Я не знаю. И ты не знаешь. Мы не знаем — пока.

Себ чувствовал себя так, будто балансировал на грани пропасти, не в силах ступить никуда, кроме как за ее край.

— Конечно нет, — почти мягко произнесла Мила. — Но мы ведь можем знать, включено ли это в планы. Хотя бы самая туманная возможность этого? Помолчав, она добавила: — Итак, — просто чтобы все было предельно ясно — значится ли это в твоих планах? Со мной?

— Так нечестно, Мила. И двух лет не прошло, как я потерял Стеф. Последнее, о чем я думаю сейчас, так это о том, чтобы снова жениться.

— Я понимаю это. Я и не жду предложения в самое ближайшее время. Но как насчет остального? Дом, собака — ну, ты знаешь… Все то, что делают люди, когда отношения становятся серьезными.

Он и не думал об этом. Пятнадцать минут назад он и вовсе размышлял о том, как уйти от Милы навсегда.

— Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. — Это было все, что мог выжать из себя Себ, понимая, как жалко звучали его слова.

— Мне нужно услышать лишь «да» или «нет», Себ. Это нетрудно.

Но это было очень трудно. Для него и для нее. А отступать некуда — только в манящую пропасть. Мила заслуживала правды.

— Нет, — решился Себ. — Нет. Ничего подобного в мои планы не входит.

Он не мог так поступить. Больше никогда.

— Со мной, — уточнила Мила.

— С кем бы то ни было.

Она покачала головой:

— Нет. Именно со мной. Я — единственная, кто спрашивает тебя об этом.

Теперь Мила избегала смотреть ему в глаза. Она старательно изучала стену за его плечом, пол…

— Ты не понимаешь, Мила, дело не в тебе…

— О боже, Себ, ты сам себя слышишь? Естественно, дело во мне. Это всегда касалось меня.

Ее голос дрогнул, и это чуть не убило Себа. Но она не желала ничего слушать. А он не мог объяснить ей хоть что-нибудь. Разве она могла понять ту пустоту, от которой он пытался ее оградить? Почему она не понимала, каким великолепным было то, что уже их связывало? Зачем все осложнять, зачем разрушать это планами на будущее?

— Зачем ты это делаешь, Мила? Мы с тобой никогда не были вместе. Откуда ты знаешь, что хочешь всего этого? Прошло лишь несколько недель…

Мила наконец-то встала прямо перед Себом. Она вскинула подбородок, и он посмотрел в ее прекрасные глаза, обрамленные длинными ресницами.

— Не недель, Себ. Долгих лет.

— Лет?

— Еще до того, как ты поцеловал меня за серф-клубом.

Мила закрыла глаза и глубоко вздохнула, а потом неожиданно засмеялась.

— Я любила тебя с тринадцати лет. Просто чтобы ты понял — это была навеянная разгулявшимися гормонами подростковая любовь. Чуть позже это чувство стало платоническим — не без усилий. Но теперь…

— Любовь? — повторил он, потрясенный до глубины души.

— Да, — ответила Мила. — Любовь. Мне потребовалось время, чтобы осознать это, но в тот самый момент, когда я через свою витрину увидела, что ты стоишь на улице… я все поняла. И я захотела быть с тобой больше всего на свете. Если честно, я хочу разделить с тобой важнейшие моменты своей жизни. По-моему, это любовь, ведь так?

Себу нечего было сказать. Его разум лихорадочно пытался постичь суть признания Милы.

— И, раз уж я люблю тебя, я не собираюсь заниматься этим фарсом, легкомысленно развлекаясь и выслушивая бессмысленные речи о том, насколько ты плох в отношениях. Я не собираюсь быть с тобой, если единственно возможным исходом будет то, что ты причинишь мне боль. Мне надоело. Я сыта этим по горло. Моим отцом, Беном. Тобой. С меня хватит.

Если бы только он мог опровергнуть все, что сказала Мила! Если бы мог броситься к ней и притянуть ее в свои объятия — если бы мог сказать ей, он тоже ее любит, что он никогда, никогда не причинит ей боль…

Но все это не было бы правдой.

Он любил Милу. Любил всю свою жизнь. Но изменилось ли это чувство, эта любовь друзей детства? Любил ли он ее как женщину?

Так или иначе, это не имело значения. Главное, он не мог сказать Миле, что не заставит ее страдать. Не мог даже пообещать, что приложит все усилия, чтобы не допустить этого…

Он обязательно сделал бы ей больно. Это было неизбежно.

Когда-то он всем сердцем любил Стеф, но все-таки отмахнулся от нее. Подтолкнул к наркотикам. К смерти.

Он был неисправим. А Мила заслуживала большего.

— Прости, Мила, — только и сказал он.

А потом Себ ушел — потому что должен был уйти.

Он сорвался в самую глубину пропасти.

День рождения Стеф приходился всего за пару недель до Рождества.