Михаил Оселедчик - Вечная отличница - В школе арабских танцев

И в семье с ним было легко. Он обожал гостей, застолье, подарки. А больше всего любил свою маленькую дочку, с удовольствием возился с ней: купал, играл, читал ей книжки. Уже лет с четырех отец брал Ксюшу с собой на лекции, сажал в уголке аудитории, давал лист бумаги и карандаши. И говорил:

— Нарисуй мне медведя, который ловит рыбу у водопада!

Ксения к отцовским заданиям относилась ответственно. Полтора часа ребенок сосредоточенно пыхтел, пытаясь представить себе медведя, водопад, рыбу и то, как медведь ее поймал. К концу занятия она изображала некий замысловатый пейзаж. Отец сосредоточенно рассматривал рисунок и требовал пояснений: какой породы зверь — гризли, бурый или гималайский? Где находится водопад? Какую рыбу поймал медведь? Как ему это удалось?

Ксюша старалась ответить как можно точнее, чтобы угодить папе. Тот, внимательно выслушав, резюмировал:

— Молодец, дочка! Ты у меня талант! Будущий Микеланджело!

Рисунок тут же демонстрировался коллегам по кафедре и студентам. Все хвалили девочку и говорили что-нибудь приятное.

Потом отец брал ее на руки или сажал на плечи. Они шли гулять, затем оправлялись в кафе, где ели летом мороженое, а зимой торт. С отцом Ксения чувствовала себя на седьмом небе.

Но наступало время возвращения домой. Оба скучнели, как школьники, прогулявшие уроки, и ожидали неизбежного возмездия за несколько часов безоблачного счастья и свободы.

Бабушка и мама были женщинами ослепительной красоты, которую окружающие практически не замечали из-за вечно кислого выражения их лиц и поджатых губ. Обеих всецело занимало соблюдение приличий и бесчисленных правил, которые дамы сами же устанавливали. В доме не позволялось смеяться, громко разговаривать, бегать, петь. Полагалось вести себя достойно: прямо сидеть, на все спрашивать разрешения, молчать, пока к тебе не обратились, выполнять все, что велено, и самое главное, не иметь своего мнения. Отец, уважавший острое словцо, прозвал жену и тещу «их кислейшества».

Ксения, любившая читать исторические романы, часто думала про себя, что в прошлой жизни бабушка и мама точно служили унтер-офицерами, нещадно муштровавшими бесправных солдат. С ними девочка чувствовала себя злосчастным новобранцем, впереди у которого беспросветные двадцать пять лет суровой службы.

Все стороны жизни были строго регламентированы, поэтому в доме царила беспросветная скука. Домработница Клаша единственная из всех категорически отказывалась подчиняться домашнему уставу, причем увольнения нисколько не боялась. С Ксюшиной бабушкой она познакомилась еще во время войны, когда та совсем молодой попала в их деревеньку в эвакуацию. Изнеженная горожанка погибала от голода и суровости деревенского быта и выжила только благодаря Клаше. Та искренне удивлялась никчемности городских. Когда пришло время возвращаться в Москву, Ксюшина бабушка уговорила Клашу поехать с ней. Та, недолго думая, согласилась. Стояли голодные времена, да и надежды выйти замуж в деревне не было никакой. Из мужиков и парней, ушедших на фронт, не вернулся ни один.

В Москве Клаше жених тоже не сыскался, зато житье в большом городе пришлось по вкусу. Пришло время, она вынянчила Ксюшину мать, а потом и саму Ксюшу. Отца Ксении она приняла сразу и безоговорочно, а к чудачествам своих дам относилась с грубоватым, но трезвым деревенским юмором.

И Ксении, и отцу мать и бабушка без конца выговаривали по любому пустяку. Клаша тут же комментировала:

— Оно ж правильно! Серега чего знает? Он же простой профессоришка! Всякими там биномами мозги запудрил! А они училки, первоклашек гоняют! Они ж умнее и об жизни все понимают правильно! А Ксюха — вообще еще тварь бессмысленная, строить да поучать ее надобно. А то ишь моду взяла: на пятерки учится да книжки цельными днями читает! А надо мамку с бабкой слушать! Те все на свете знают, как положено!

Бабушка с мамой страдальчески касались пальцами висков и восклицали:

— О Господи, Клаша, ну что вы говорите! Это невозможно!

— И то верно! — не оставляла им Клаша последнего слова. — Ну, что я, дура деревенская, неотесанная, умного-то ляпнуть могу? Так, несу блажь по темноте своей! Даже вкуса овсянки на воде не разумею! И капусту сырую на обед жрать не хочу! Все меня по тупости природной на борщ да котлеты с картошечкой жареной тянет!

— Клаааша! — плачущим тоном тянули поборницы порядка и приличий.

— Так, болтаю себе, бурчу под нос, норов показываю. А ну Серега, Ксюха! Айда на кухню! Пусть они свою муть смакуют, а я вам нормального харча отвалю: мяса с картошкой да с соленым огурцом, киселя да пирога деревенского!