Игорь Лавленцев - Покаянный канон - жертвенница

Она стояла ко мне спиной возле кухонного стола и тонко чистила картошку.

— Берта, звонил Марат. Он сейчас зайдет.

Она молчала. Лишь прямая и тонкая ее спина, казалось, чуть ссутулилась.

— Не надо молчать, Берта. Не надо молчать, — повторил я свое всегдашнее заклинание.

Я продолжал повторять эти слова мысленно, не произнося вслух ни звука, то ли разжигая, то ли гася в себе раздражение. В отношении себя ли, молчаливой ли Берты, но оно явно присутствовало, это, черт бы его побрал, раздражение.

— Вы опять будете пить? — наконец спросила Берта.

Хотелось прокричать ей в лицо:

— Да! Да, мы будем пить! Мы будем пить, мы будем нести пьяную белиберду, мы будем хвалить друг друга, называть один другого гением! Мы будем пить! За этим он и придет, дорогая моя…

Нет, я молчал, я просто не мог подобрать для нее никакого сильного выражения, которое не обижало бы меня больше, чем ее саму. Я любил ее, безумно любил.

— Про выпивку не было никакого разговора, — ответил я.

Берта обреченно кивнула головой.

— Нам нечем будет их накормить. У нас только эти зеленые щи.

— Значит, накормим щами.

Я подъехал ближе, обнял Берту за талию и попытался притянуть к себе.

— У меня грязные руки, — сказала она, мягко отстраняясь.

Марат, как и обещал, пришел через полчаса. С ним были Гарик Точечкин, молодой алкоголик, скитающийся по городским газетам, и унисексового вида девица, которую Марат представил как начинающую модель с потенциалом страшной творческой силы. С собою он принес бутылку водки и дюжины с две бутылок пива… Так и кушали водку, запивая пивом, покуда не накушались по полной программе со взаимным чествованием, перманентным стриптизом полоумной девицы и прочими милыми глупостями дружеской попойки, о которых мне и сейчас, по прошествии достаточного времени и при явной смене обстоятельств, вспоминать противно, да и не стоит…

Когда ушла Берта, я не помню. Вероятно, в самом начале этой жалкой вакханалии. Не помню и того, как отвалила разудалая троица молодых представителей местной творческой интеллигенции. Слава Богу! И это восклицание глубоко и искренне. Слава Богу, что у них хватило ума (или не хватило оснований) не напроситься ночевать и не продолжить пьянку с утра. В противном случае все, наверное, сложилось бы совсем по-другому.

Пробуждение мое ранним субботним утром было тяжело и одиноко. На кухне царило то, что осталось от вчерашнего веселого застолья, то, к чему навряд ли подходило царственное слово «хаос». Это было гораздо хуже. В холодильнике осталась бутылка пива, не иначе как припрятанная для меня сердобольным Маратом. Охладив томящееся нутро и выкурив сигарету, я вернулся в комнату.

Я был один. Берта ушла, и ушла не сегодня утром. Она не ночевала дома. Ее угрозы оставить меня, если я не изменю свой образ жизни, никогда не воспринимались мною всерьез. За полтора года я попросту прирос к этой женщине, я был уверен, что каждый из нас стал частью другого, что мы сделались чем-то единым, неразрывным.

Я снял трубку телефона и набрал номер ее сестры:

— Привет, Ольга. Это Лаврентий. Берта не у тебя?

— У меня, — после некоторой паузы ответила Ольга. — И хорошо, что у меня, давно ей надо было быть у меня. И без того чересчур затянулась эта ее авантюра. Разве ты рассчитывал на другой исход вашей затеи? Тебе давно следовало бы понять, что вы с ней совсем не пара. Пока, Лаврентий, с тобой разговаривать она не хочет.

И бросила трубку.

Все это, еще не до конца осознанное на фоне жесточайшего похмелья, было ужасным. Моему существованию настал конец. Как-то иначе воспринять происходящее я был не в состоянии.

Я беспрестанно курил. Безысходность положения вырисовывалась все более явственно и однозначно. На пятой сигарете накатила тошнота и резко заболело сердце.

Мне было плохо, плохо без нее, без ее маленьких рук, гладящих мою беспутную голову. И в этой голове была только одна мысль, мысль о том, что так плохо будет всегда, потому что она ушла навсегда, потому что я остался навсегда без нее, без моей Берты.

Я принес с кухни нож, снял со стены свою старенькую обшарпанную гитару. Подковырнув ножом заднюю деку, с небольшим усилием я оторвал ее. К передней деке полосами скотча был прилеплен достаточно объемный пакет, в котором лежал пистолет ТТ и десяток стодолларовых купюр. Хороший тайник, весьма оригинальный. Висит себе старая гитара без половины струн, кому, скажите, пожалуйста, придет мысль о какой-либо функциональности подобной штуковины? И в руки-то никто не возьмет.