Дженни Баркли - Шейх и пери

Впрочем, можно вопреки протоколу угостить этого старого зануду чаем — дескать, традиция — и погрызть хотя бы печенья, а то и осрамиться на весь мир недолго, если от голода заурчит в животе.

Через пару минут Рашид ввел старика в поношенной одежде. Фатима с явным интересом уставилась на него. Старик поклонился, а Фатима вдруг сорвалась с места.

— Ты волшебник? А где пери? Почему ты не привел мою пери?

Гасан онемел. Фатима заговорила! Она молчала полтора года и вдруг заговорила — не с ним, с ее любящим дядей Гасаном, а с каким-то незнакомым стариком!

— Потому что она еще не спустилась с гор, — ничуть не удивившись, ответил старик.

— С зеленых гор? — уточнила девочка.

— С зеленых, — покорно кивнул старик.

— А она какая? Ты ее видел?

— Видел. Очень красивая! У нее светлые волосы и голубые глаза.

— Да! Да! — Фатима запрыгала и захлопала в ладоши. — Она придет и спасет нас от дракона! Я знаю, она мне обещала! А когда она придет?

— Скоро, милая, скоро.

— Сегодня? Завтра?

— Нет. Немного позже. Я тебе скажу, когда она придет.

— А ты сам никуда не уйдешь?

Старик искоса с опаской посмотрел на шейха.

— Конечно, он никуда не уйдет! — тут же заверил Гасан и добавил осторожно: — Если ты будешь есть и засыпать сама.

— Буду, буду! — Малышка моментально справилась с кашей и потом уже не отходила от старика.

Конечно, Гасан был рад. Фатима заговорила, и Салех Али избавил его от необходимости четыре раза в день ее кормить, но он по-прежнему старался сам укладывать ее спать. И теперь эта процедура не доставляла ему столько переживаний за осиротевшую племянницу, а была самым радостным событием суток. Он рассказывал ей сказки, болтал с ней, целовал и поправлял одеяло, когда малышка незаметно засыпала и отправлялась в счастливую страну грез.

На самом деле Салех Али приходил к эмиру просить денег на дорогую операцию для внука и, как полагал Гасан, лишь находчиво подыграл малышке в ее фантазии, успешно продолжая делать это и потом. Заверения же Салеха Али, что тот действительно верит в сны его племянницы о неведомой пери с зеленых гор, которая непременно спасет их от страшного дракона, Гасан при всем желании не мог принимать всерьез.

— Но ты действительно пришла и спасла нас. Пери! Моя белокурая пери! Прости меня! Прости! — шептал Гасан, опускаясь на колени перед кроватью, и целовал ее безжизненную руку. — Я должен был сразу, когда только начались беспорядки, помочь тебе вернуться в Англию, и с тобой ничего бы не случилось… А я… Я не мог! Понимаешь, из-за Фатимы! Она верила в пери. Она заговорила! Я не мог ее обмануть! Я должен был любым способом удержать тебя! Но не я запер тогда твою комнату. Это сделала ее няня, так велела ей Фатима, чтобы ее пери не исчезла… Прости… Я не мог тебе объяснить. В мистику ты не поверила бы! Ты бы посчитала, что я все это выдумал, чтобы заставить тебя остаться… Но я не мог отпустить тебя из-за Фатимы! Она для меня — все. Я не мог. Нет, нет! Это неправда! Я думал, что из-за Фатимы, но нет, не из-за нее! Из-за себя! Я не мог отпустить тебя, я не хотел! Да! Я не мог расстаться с тобой! Это было выше моих сил!

Ты волшебная пери из сказки! Я сразу подпал под твои чары, едва лишь разглядев тебя в бинокль. Но я не мог в это поверить! Не хотел отдать себя во власть женщины! Мне нужна была любая блондинка в роли пери для Фатимы! Прости… Прости… А когда я узнал, кто ты и зачем приехала в Рас-эль-Хоут, я обрадовался — будет несложно задержать тебя во дворце и устроить так, чтобы Фатима видела тебя постоянно. Вот я и поселил тебя по соседству с ней, и она могла видеть тебя всегда, когда ты выходила во внутренний дворик. А ты — ты правда волшебница! — словно чувствовала ее присутствие, улыбалась и махала ей рукой. Прости меня… И вернись! Я понял, что мне не жить без тебя в тот самый миг, когда ты фотографировала павлина. Ты была потрясающе красива! Мне хотелось обнять тебя и целовать, целовать… Но я испугался и стал выговаривать тебе за фотосъемку. Пожалуйста, прости! Умоляю, вернись оттуда, где ты сейчас! Вернись ко мне!.. — Он гладил и целовал ее руку, пытался согреть своим дыханием, но Эмбер не подавала никаких признаков возвращения к реальности. Лишь приборы показывали, что она жива.

Гасан вглядывался в ее серое лицо и с ужасом думал, что не знает, как ему самому жить дальше, если его пери вновь не станет прежней, никогда больше не улыбнется, не поцелует, ни заговорит с ним… Ведь он — он, последний эмир эль-Кхалифа, не имеет права распоряжаться собственной жизнью. Его жизнь принадлежит стране, как, скажем, государственный флаг, который в моменты опасности берегут как наивысшую ценность. А еще — Фатима. Что с ней без него будет?