Сигмундур пахнет зверем. Горячим, жестким и по-настоящему диким.
Ей никогда не приходилось такого чувствовать.
Здесь, в окружении толстых деревянных стен, в чужом доме, девушку окутывает неподдельный интерес. Да, комнаты всего две, да, они обе маленькие, особенно для такого великана, и да, здесь самая настоящая мужская берлога… но по сравнению с ней все папины дома, все дядины квартиры кажутся ей неприметными тенями прошлого. Изыски, изящество, итальянская мебель… та, что здесь, сделана самостоятельно, на скорую руку. Но ее грубая красота цепляет больше. Нас всех больше цепляет то, что настоящее. Поэтому она и убежала. В мире ее детства и грядущей юности настоящего не было ничего.
Кое-как выбравшись из объятий мужчины, утробно прорычавшего что-то тихое и недовольное в ответ на ее первое же движение, Берислава сделала себе чая. Вернее, сначала нашла кухоньку (тумбочку, холодильник и электроплиту), а потом сделала. Вместо привычного ей электрического чайника северный медведь использовал древний, металлический, с тяжелой ручкой. Она с трудом подняла его, а он наверняка мог крутить на одном пальце.
И вот теперь, с этим чаем, состоящим из кипятка и трижды заваренного прежде пакетика, гостья, греясь, сидит. Смотрит. Ждет.
Чего — пока еще сама не знает.
Хозяин спит умиротворенно и раскованно, как ему, медведю, и подобает. Левая рука за головой, струной вытянув мощные мышцы, правая вгрызается в подушку, длинными и большими пальцами терзая наволочку, одеяло наброшено едва ли до груди, как раз на уровне шрама. И чуть ниже, где уже нет шкуры, а покрывало тоньше, виден холмик. Холм.
Берислава смущенно хихикает, уткнувшись носом в кружку с чаем. Но потом замолкает.
Вспоминается вчерашняя картинка из раздевалки…
Девушка краснеет, восстановив по цепочке памяти, что обещала Сигмундуру за возможность спать рядом.
Ей тепло. Нога даже болит меньше, хотя синяк большой. И уж точно не предвидится иных проблем. Берислава так хорошо давно не спала, как с этим незнакомым, пугающим человеком.
Все-таки, возможно, это везение, что она наткнулась на него.
Китобой просыпается в десять тридцать утра, когда солнце уже окончательно занимает свое место на горизонте, а утренний ветерок сменяется приполуденным затишьем.
Задремавшую на своем кресле Бериславу, так и не отпустившую кружку чая, будит глубокий, сопящий вздох. А затем с быстрым, но протяжным выдохом, она находит темный взгляд. Еще сонный, в океанском смоге от брызг, таком же сером. Но вот Сигмундур разминает затекшие мышцы, вот поднимает голову, изучая ее, а вот валится обратно, с силой жмурясь.
— Доброе утро, — почувствовав робость рядом с нечеловеческой силой, которая пробудилась, Берислава говорит тише обычного.
— Приснится же…
Иссиня-черные пряди спадают на его лицо, теряются на фоне бороды, оттеняют светлую кожу. С этого ракурса, несмотря на размеры, смотрится красивым.
— Я — не сон.
— Как же, — он прикрывает глаза и длинные черные ресницы, точно длиннее, чем ее, отбрасывают тень на щеки, — ты пьешь из моей кружки. В реальности бы не решилась.
Его голос, хриплый после сна, дает прямое определение мужественности. Такой глубокий и тяжелый, напитанный этими звериными замашками, внутри Бериславы он заставляет что-то задрожать.
— Извини, но она единственная здесь. У меня не было выбора.
Сигмундур внимательно смотрит на нее, с подрагивающими в глазах искорками ожидая, когда поймет свою ошибку.
Не понимает.
— Так быстро утратила все уважение?
Берислава смелеет на глазах, удобнее усевшись на кресле. Делает вид, что ее ничуть это не тревожит, кружку держит в руках. Пока зверь добрый, с ним можно немного поиграть, верно? Признаков опасности нет.
— Непохоже, чтобы тебе было за семьдесят.
Великан-китобой на ее слова чуть скалится.
— Но уж явно побольше, чем тебе, девочка.
Берислава принимает эстафету с ухмылкой.
— А у мужчин считается дурным тоном спрашивать про возраст? — она откидывает упавший на лицо локон и совершенно неожиданно для себя подмечает, что Сигмундур как раз в эту же секунду нервно сглатывает. Нравится ему?
— Смотря у каких мужчин.
— У таких, как ты, — на сей раз девушка касается волос намеренно, устраивая их поудобнее за ухом. Китобой следит. Даже чуть прищуривается.
— Ты — папина дочка, — делает решительный вывод он.
Берислава изумленно приподнимает бровь.
— К вопросу о возрасте?..
Читать дальше