Игорь Безрук - И был вечер, и было утро… [СИ]

— Марта, Марта, я прошу тебя прекратить! — не смог больше терпеть её издевательств Рогов.

— А, зацепило? Все-таки не окаменело-то у нас еще сердечко. А я думала, Рогов, на тебе можно смело ставить крест. Выходит, рано я тебя списала?

— Марта, ты давно знаешь меня, мои привычки, мой характер. Знаешь, как я к тебе отношусь, — как можно сдержаннее произнес Рогов. — Но если ты вернулась, чтобы перевернуть здесь всё вверх дном, сразу прошу тебя: лучше уйди. Сейчас. Пожалуйста. Я тебя очень прошу.

— Вот. Что и требовалось доказать. Выходит, я тебе только мешаю. Замечательно. Вот плата за долгие годы моей любви. За годы наших светлых дней и жарких ночей. Я тебе очень благодарна.

Марта демонстративно поклонилась Рогову.

— Марта, ты опять всё ставишь с ног на голову. Я же совсем не это имел в виду. Ты меня просто не поняла.

— Я правильно тебя поняла, Рогов. У тебя появился выбор, и ты его сделал. Не смею дольше задерживаться. Милуйся тут со своей новой подружкой, больше вам мешать не буду.

Марта подошла к столу, взяла недопитый бокал вина, залпом осушила его и, бросив напоследок: «Счастливо оставаться», вышла, громко хлопнув входной дверью.

Наступила гнетущая тишина, и Рогов сразу почувствовал на душе какой-то смутный осадок. Ему вдруг сильно захотелось выпить чего-нибудь покрепче, бьющего в голову. Он достал из бара початую бутылку водки.

— Будешь? — предложил Рите.

— Нет.

— А я выпью.

Рогов налил себе немного в рюмку.

— Господи, что ж так нелепо всё происходит? — невольно вырвалось у него.

Рита тут же поспешила извиниться за всё, но он совсем не винил её.

— Не всё ли равно, — сказал, — когда произошел этот разрыв, рано или поздно мы с Мартой, наверное, разбежались бы. Вы, может, только ускорили его.

Роман говорил, стараясь избегать ее взгляда. Но Рите достаточно было и одного выражения лица Рогова, чтобы понять, какая внутренняя борьба идет в этом человеке. И во всем, что произошло сегодня с ним, Рита обвиняла исключительно себя. И это обвинение было острым, потому что практически она ничем не могла ему помочь. Могла только извиниться перед ним, и она извинилась, потому что это было необходимо прежде всего ей самой. Рита сказала:

— Но я совсем не хотела этого.

— Может быть, никто этого не хотел, — сказал Рогов, — но сожалеть слишком поздно.

Рита посмотрела на Рогова. Он избегал её взгляда, как будто хотел остаться один, и ей ничего более не оставалось, как уйти.

— Я, наверное, тоже пойду, — сказала тогда она. — На улице совсем рассвело.

— Да, да, иди, — отрешенно произнес Рогов. — Провожать тебя, прости, не буду: в голове такой сумбур, что хочется просто застрелиться.

— Тогда прощайте, — сказала Рита.

— Прощай, — ответил ей Рогов.

Он даже не повернулся к ней. Говорил, продолжая смотреть в окно. Он даже не знал, что можно еще сказать. Да и нужны ли сейчас какие-нибудь слова? Они в таких ситуациях банальны до тошноты.

Что их с Ритой, в сущности, связывает: постель, опасность, душевные волнения? Ничего. Их ничего не связывает. Да и могло ли связать? У них разные взгляды на жизнь, разный опыт, разные желания и потребности. Ей будет с ним скучно, ему — томительно. Он во многом разочаровался в жизни, она еще полна молодости. Ему вечером хочется обязательно прилечь, ей, может быть, размять ноги на танцах. Ему посмотреть телевизор, ей — встретить рассвет. Они разные, поэтому даже изначально не могли соединиться, а если и прикоснулись друг к другу, то только по ужасной нелепости, бессмысленно, пытаясь, скорее всего, заглушить в себе эту бессмысленность, пустоту, чем обнаружить её.

Она уйдет. Уйдет так же, как и пришла, без его мысли о ней. Он не встречал её и не провожает. Так, словно её и не было. Нет. Не существует. Есть март, он, Марта, их четверг, его уютные вечера и ничего больше. Ничего больше нет и не надо…

За окном поднялся рассвет, привычно прогудела фабричная сирена, и соседские часы отбили шесть. Скоро на работу. Рогов подумал о том, что после такой безумной ночи ему вряд ли будет легко над чем-нибудь сосредоточиться. Скорее всего, он выпросит у начальника отдела отгул, тем более недавно из командировки, отлежится дома, а вечером наведается к Марте. Она, в сущности, не такая уж и обидчивая, отойдет, простит. И снова будут спокойные, безмятежные вечера, снова будет четверг, вино, корейские салаты и неудержимая в своем увядании, жадная до всякой ласки Марта.