Энн Мэйджер: Полюби меня снова

Она смотрела на него и молчала.

– Не всегда! Просто слишком поздно перестала им быть, – сказала она наконец с грустью. – Я повзрослела, Росс. И потом, есть кое-что очень важное, о чем мне давно хочется тебе сказать…

– И что же эхо такое?

– Это то… – Она запнулась. Мелькнула мысль, как невероятно трудно иногда сформулировать самое простое предложение! – Я… я все еще люблю тебя.

Он молчал, как если бы не был уверен, что правильно понял ее.

Она заставила себя продолжать:

– Я очень люблю тебя, Росс. – Проглотив комок в горле и с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, добавила: – Никогда не понимала, как много значило для меня все то, что было у нас с тобой.

– Когда-то… когда-то я бы многое отдал за то, чтобы услышать такие слова, – произнес он наконец с расстановкой и без раздражения. – После смерти Тэми… если бы… если бы ты отнеслась ко мне иначе… скажем, подошла и просто сказала что-нибудь… я бы мог… Ладно! Что об этом говорить! Теперь все это не имеет значения.

– Имеет, Росс, очень даже имеет! Что… что ты хотел сказать? Ты бы мог что? Скажи!

– Нет! – сказал он резко.

– Росс, знаю, я была не права тогда. Я никогда не считала тебя виноватым в том, что произошло.

– Я не хочу об этом говорить.

– Но я уже не та, что была когда-то. Я очень изменилась. Правда, Росс, поверь мне.

– Я рад, – сказал он голосом, лишенным всяких эмоций, что подтверждало его полное безразличие к ней. На его застывшем как маска лице трудно было что-либо прочесть. Склонив слегка голову, он смотрел на нее сверху вниз.

– Я люблю тебя, люблю… – прошептала она, вложив в слова всю свою нежность.

– Если это правда, – сказал он равнодушно, – тогда мне жаль тебя.

– Жаль меня?

– Да. В его голосе снова зазвучала прежняя обида. – Потому что я как никто понимаю, какой это кошмар – любить не того человека.

– Что ты такое говоришь?

– Я не хочу твоей любви. И уже давно.

И только тут она поняла, что они больше не танцуют. Росс привел ее в один из шатров, где царил полумрак. Он прижимался к ней всем телом, и она чувствовала, что он возбужден, что его мужское нетерпение достигло предела. Он тяжело дышал. Она ощущала его дыхание, смешанное с запахом виски и сигарет.

– Чего же ты хочешь, Росс? – испуганно прошептала она.

– Того, что хочет любой мужчина при соответствующих обстоятельствах от женщины, если она красива, как, например, ты. Вот этого!

В последний момент, перед тем как его рот поглотил ее губы, тлеющий огонек в его темных глазах пробудил в ней все то, что она старалась подавить. Голова закружилась, она затрепетала. Боже, что это? Она не должна поддаваться минутной слабости! Дайану охватило отчаяние. Его следует поставить на место! Он не имеет права так обращаться с ней! Его руки, крепко обнимающие ее, обещали плен по праву сильного, и логика подсказывала ей, что сопротивление бесполезно.

Однако охватившая ее паника, как правило убивающая всякую способность разумно мыслить, заставляла ее упираться и даже пустить в ход кулаки. Нежность и хрупкость по сравнению с грубой силой – сущие пустяки, а удары по мощной груди маленькими кулачками и вовсе чепуха. Без особых усилий он наклонил ее слегка назад, и она поняла, что сдача в плен неминуема.

Ее яростный отпор только усиливал его страстное желание. Росс целовал ее снова и снова, сведя на нет всякое сопротивление. Руки, которые только что наносили удары по его груди, безвольно упали. У нее кружилась голова. Сокрушительная лавина бурлящей страсти нахлынула на нее и потащила за собой, и она приникла к нему, чтобы спастись, желая одного – чтобы притягательная сила его поцелуя не слабела. Она приоткрыла рот, и он, конечно же, понял ее. Его язык проник в сладостную влажность ее рта. И после этого они слились в поцелуе…

Восторг наполнил ее, она пила его, захлебываясь и наслаждаясь. Ах, как тосковала она по Россу, по его дару быть мужчиной, любовником. Так давно она не испытывала восторга души, поэтому сейчас особенно ценила этот сладкий миг с привкусом горечи.

Мир расцвел яркими красками, бурлил и переливался. И центром ее мироздания стал Росс, непоколебимый как скала и такой сильный. Хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, чтобы он держал ее крепко-крепко и не отпускал никогда.

Она была восхитительна, необыкновенно чувственна. Такой он ее и помнил. Сердце билось как бешеное, желание обладать ею сводило с ума. Губами он ловил ее рот и целовал, целовал, целовал. С жадностью, ненасытно. Хотелось, чтобы она позабыла обо всем, кроме него. Нетерпеливые губы его тронули ее шею, нырнули в глубокий вырез платья и дальше, под тонкую ткань. Какое блаженство! Коснуться губами, языком темнеющих твердых сосков… Да что там! Хотелось вкушать ее плоть, сначала испытывая легкий голод, потом страстно желая, чтобы вожделение пожирало его. И только когда ее тело дрогнуло раз, другой, еще раз и она стала хватать губами воздух, он отпустил ее. А она? Она вдруг поняла, что все кончено, что его губы не целуют ее больше… и застонала – тоненько, щемяще. Когда женщина страдает, ее почти не слышно.