Энн Мэйджер: Я ищу тебя

Ближе к вечеру небо покрылось тучами, моросил дождь, температура январского дня едва ли была выше нуля. Сырость и холод еще больше, чем обычно, усилили беспорядок и неразбериху на дороге, которые и без того производили гнетущее впечатление. Однако Джини Кинг так часто ездила по этому шоссе, что даже не замечала ни пробок, ни уродливого однообразия окружающего.

Погруженная в невеселые размышления Джини замерзшими пальцами сжимала руль своего старенького голубого «валианта». Отопление не было включено, и от ее дыхания стекла автомобиля покрылись ледяным узором. Она наклонилась вперед и попыталась протереть рукой ветровое стекло.

Джини терпеть не могла то сражение, в которое ей приходилось вступать каждый раз, возвращаясь из Клиа-Лейк, где она преподавала английский язык в десятом классе, во Френдсвуд – «спальный» пригород Хьюстона, где она жила со своей тринадцатилетней дочерью Мелани. Но эта битва по дороге домой была привычной, одной из многих. Десять лет Джини работала в школе, ездила на работу и с работы, одна воспитывала ребенка и прилагала огромные усилия, чтобы ее скромного жалованья хватало на все.

Не так-то просто разведенной женщине преуспеть во всех делах. Сколько иронии в том, что наше время называют эпохой освобождения женщин!

Что-то под ржавеющим капотом «валианта» начало зловеще постукивать, возвращая мысли Джини к острым финансовым проблемам. «Господи, пусть этот звук не означает ничего серьезного!» – взмолилась она. Вспомнив о счете на большую сумму из гаража, Джини расстроилась. Хуже всего, если придется покупать новую машину, а ведь сейчас Мелани нужно поставить пластинку для исправления прикуса, да к тому же каждые три месяца покупать новую одежду (девочка растет на глазах). Джини не представляла себе, где достать денег.

Ветровое стекло беспрерывно запотевало, и ей приходилось время от времени протирать хотя бы небольшое окошко, чтобы можно было следить за движением.

Друзья сочувствовали Джини в ее трудностях, хотя статистика, приводящая количество бывших мужей, которые отказываются давать деньги на содержание ребенка, утверждала, что ситуация Джини отнюдь не исключительна. В комнате отдыха для учителей Люси Морено, ее лучшая подруга, которая была счастливой женой преуспевающего физика, занимающегося космосом, частенько заводила разговор о положении незамужних женщин в современном обществе. Она обожала высмеивать мужчин за то, что они заводят детей, а потом бегут от ответственности. Подруга много раз настаивала, чтобы Джини разузнала, где скрывается ее негодный бывший муж, но Джини только отмалчивалась, презирая себя за ложь.

Иной раз, оставаясь одна, Джини горько усмехалась. Если бы ее друзья узнали правду, они перестали бы сочувствовать ей. Для них это было бы как удар грома, пожалуй, к нему прибавилась бы и ревность. И появлялась предательская мысль: «Ты не похожа на других брошенных женщин. Тебе не нужно переносить трудности в одиночку!»

А потом ее снова охватывал прежний страх, и она говорила вслух, как будто пыталась убедить себя: «Но я переношу все одна. Да, переношу!»

В отличие от других разведенных Джини опасалась, что бывший муж найдет ее и станет помогать. Даже мысль об этом наполняла ее тем безымянным страхом, который заставил ее уйти от мужа много лет назад, хотя она очень любила его.

В свои тридцать два года, несмотря на многочисленные заботы, Джини выглядела молодой девушкой. При всей своей миниатюрности она была женственной и грациозной. Классической красотой она похвастаться не могла, но пышные вьющиеся каштановые волосы до плеч, огромные золотисто-карие глаза и выражение бесконечной нежности делали ее очень привлекательной, придавали ей очарование, которого частенько лишены гораздо более эффектные женщины. Она обладала красотой души и сердца, а не только прелестной наружностью. Люди тянулись к ней, такой доброй и внимательной, и все – мужчины, женщины и дети – были ее друзьями. Она обладала особым даром доброты, присущим только ей.