Сьюзен Нэпьер: Безжалостная ложь

– Вы беременны!

Клодия, последние месяцы знавшая очень мало поводов для смеха, посмотрела на бугорок под выцветшим бумажным платьицем и почувствовала задор, переходящий в агрессивность.

– Господи, так оно и есть! – воскликнула она с комическим ужасом, обращаясь к чернобровому незнакомцу, который хмурился, стоя у нее в дверях. – И подумать, сколько я истратила на лекарства для похудания!

Ее дерзость не позабавила незнакомца: он еще больше насупился, а мрачно искривленные губы зловеще сжались. Он был высок, поразительно высок, и соответственно худощав, коротко подстриженные смоляные волосы контрастировали с редкостно бледной кожей, а тень на массивной челюсти усиливала общее впечатление угрозы, исходящей от глаз, угрюмо прищуренных на послеполуденном солнце. Да если бы не его до ужаса элегантный серый костюм и скромный шелковый галстук, говорящие о неимоверном богатстве и превосходном вкусе, Клодия, наверное, испугалась бы. А так она предположила, что он ошибся домом.

– Очень остроумно.

Как назло, едкий ответ еще больше развеселил Клодию.

– Спасибо, я и сама так думаю. А вы всегда при начале разговора с незнакомыми говорите нечто самоочевидное?

– Уж если здесь есть что-то самоочевидное, то у вас. И весьма. – Он брезгливо поморщился и подчеркнуто резко и отрывисто указал на ее большой живот. Видимо, слишком чопорен и поддразнивания не оценит. С другой стороны, кому понравится, если над его оплошностью посмеются? Но, хотя это было и несправедливо, она была не в силах удержаться еще от одной подковырки и громко вздохнула.

– Ладно, уговорили, покупаю. А что вы продаете? Пылесосы? Энциклопедии? – Она с головы до ног окинула его неприязненным взглядом замотанной домашней хозяйки, хотя и понимала, что он никакой не коммивояжер, особенно из тех, что, предлагая товары, ходят от двери к двери. У него для этого не хватало главного: вкрадчивого обаяния.

Он и вправду сразу же вскинулся.

– Я ничего не продаю!

– Во всяком случае, не мне, – согласилась она. – Первый день на службе, а? Право же, лучше вам переменить манеру разговора, если хотите прокормиться, ходя от двери к двери.

– Я не коммивояжер! – Скрипучие согласные угрожающе завибрировали на фоне гортанных гласных, и Клодия решила, что перегнула: легкомыслие вообще-то ей несвойственно. Пора утишить его бешено вздыбленное мужское самолюбие небольшой дозой такта, которым она славится.

– Ну, конечно же… – примирительно сказала она, однако он перебил ее, свирепо зашипев:

– Обойдусь без вашей опеки, мисс Лосон!

Он подчеркнул, что она не замужем, и дал понять, что знает, кто она, – как будто плеснул ей в лицо ледяной водой, и это смыло всякую насмешку и объяснило его клеймящее презрение.

Клодия ощутила гнетущее, обескураживающее и совсем необъяснимое разочарование в неожиданном посетителе. Она часто сталкивалась с тупостью и предубеждениями и теперь без труда узнавала их твердокаменный облик. Полуулыбка, смягчавшая ее исхудалое, узкое лицо, исчезла, губы сжались в суровую линию. Она внезапно почувствовала себя разоблаченной под слепящим светом знойного летнего дня и возненавидела неизвестного за то, что он дал ей осознать свою страшную уязвимость.

Кто он – репортер? Нет, на репортера он так же не похож, как и на коммивояжера. На жалованье газетчика тысячедолларовый костюм не купишь.

– Не перейти ли нам тогда к делу, мистер… э-э-э? – Она подняла брови, что, как ей было известно, подчеркивало врожденную горделивость ее лица. Крис называл ее красавицей и, хотя она считала, что обладает чрезмерно резкими чертами лица и стандартно миловидной ее не назовешь, заставил ее этому поверить. А теперь они стали и того резче, утончившись от тошноты, постоянно отбивавшей ей аппетит, и страшного напряжения, с каким она перед всеми притворялась беззаботной и невозмутимой.

Он пренебрег прозвучавшим в ее словах приказом:

– Марк дома?

– Марк? – Поскольку она ждала нового, завуалированного выпада, осуждающего ее поведение, безобидный вопрос о постояльце застиг ее врасплох.

– Марк Стоун.

– Марк Стоун. – Она медленно повторила имя, чтобы успеть подумать. Безобидный? Этот? Ну нет. О ком он вынюхивал сведения, о ней или о Марке? И не из-за него ли молодой человек последние недели вел себя по-странному виновато? Или Марк попал в какую-то беду и не хотел увеличивать бремя Клодии, беспокоя ее своими невзгодами?