Сьюзен Нэпьер - Смеющаяся богиня

Бенедикт включил лампу и открыл окна, наслаждаясь свежим теплым воздухом, овевающим влажную кожу. В конце марта в Окленде. [1]бывает уже зябко, но сегодня вечером, похоже, вернулось знойное лето. Он медленно потянулся, напрягая мускулы, и с удовольствием зевнул, предвкушая отдых. Бенедикт снял часы «Ролекс» в металлической оправе и бросил их на еще не тронутый записями блокнот на письменном столе, служившем также и туалетным столиком. Предвкушая, как ляжет обнаженным на прохладные, свежие простыни, он вдруг задумался: неужто очутиться в невинных объятиях Морфея – это единственное его желание? Наверное, он действительно стареет! Криво усмехнувшись, Бенедикт повернулся к кровати… и замер.

Свет от лампы за его спиной едва доходил до одеяла, свисавшего до полу, но даже при этом освещении ему стало ясно, что о свежих накрахмаленных простынях следует забыть.

На его постели лежала женщина, вытянувшись на животе и свесив одну руку; другая рука терялась в рыжеватых вьющихся волосах, рассыпавшихся по плечам и блестевших в неярком свете, как старое золото. Лицом она уткнулась в одну из огромных подушек. Большие подушки были слабостью Бенедикта, и он всегда спал только на таких.

Бенедикт закрыл глаза и тряхнул головой, полный уверенности, что увиденное – это галлюцинация от усталости. Открыв глаза, он нерешительно подошел к кровати, все еще не доверяя своему далеко не совершенному зрению, и увидел, как от дыхания поднимается и опускается у нее спина, и даже услышал легкое посапывание уткнувшегося в подушку носа. Женщина была настоящая и живая, это несомненно.

Ее ноги были под простыней, а бедра едва прикрывало что-то крошечное, белое и атласное. Простыни и одеяло сбились в полнейшем беспорядке, вызывая отнюдь не благопристойные мысли. Тонкая бретелька почти совсем соскользнула с ее плеча, а белая атласная рубашечка задралась выше талии и не могла скрыть совершенные линии тела и гладкую нежную кожу.

Бенедикта охватило жуткое возмущение. Он был настолько сбит с толку, что ему и в голову не пришло спросить себя, что это за особа. Он чувствовал лишь ярость оттого, что его столь тщательно охраняемое уединение нарушили.

Это его постель, его комната и его дом, черт возьми! И не имеет никакого значения, что раньше он никогда не называл этот особняк своим домом, ведь подобных резиденций у него много. Главное – что он дьявольски устал и ему хочется спать. Неужели человек не может рассчитывать на это в своем собственном доме?

Больше всего его разъярил тот факт, что ни шум душа, ни зажженный свет не разбудили посягательницу на его постель и покой. Она находилась в том состоянии, в каком он сам отчаянно желал очутиться, – в глубоком и блаженном сне. Ну, сейчас он ей покажет!

Нагнувшись, Бенедикт свирепо прорычал:

– Просыпайся, златокудрая! Папа-медведь вернулся в свою берлогу.

Никакой реакции не последовало. Сравнение, сорвавшееся с его языка, оказалось до смешного уместным – достаточно было увидеть свое отражение в зеркале на тумбочке по другую сторону кровати. Он не только ощущал себя грубым «медведем», но и был похож на оного в голом виде! Язвительная насмешка над самим собой несколько восстановила его душевное равновесие. Ему пришло в голову, что, проснувшись и увидев мужчину, склонившегося над ней в чем мать родила, эта особа начнет истерически рыдать, вместо того чтобы смиренно удалиться. Только этой сцены ему и не хватало именно сейчас, когда он совершенно измучен физически и морально!

Бенедикт хотел было вернуться в ванную за халатом, но тут приглушенно зазвонил сотовый телефон. Хоть он и устал, но, как жертва технического прогресса, не мог не ответить на звонок. Он дотянулся до портфеля и вытащил гудящую трубку. – Итак, ты уже дома?

Бенедикт взъерошил волосы, узнав манерную медлительную речь своего американского друга и коллеги.

– Да, Дейн, только что приехал… И ты не поверишь, что я обнаружил!

В ответ он услыхал характерный добродушный смех Дейна Джадсона.

– Ну и как она тебе? Не правда ли, я умею выбирать? Самая роскошная из всех, какие у тебя были.

Бенедикт обернулся и недоверчиво уставился на постель.

– Ммм… Так это твоих рук дело? – запинаясь, спросил он.

Приятель засмеялся, и Бенедикт расслышал в телефоне звяканье бокала о бутылку.

– Угу. Ты онемел? Хотел бы я посмотреть на твое лицо, но мне придется торчать в Веллингтоне до следующей недели.

– Но…

– Поздравляю с завтрашним днем рождения, дружище.