Кэтти Уильямс - С Новым годом, с новым счастьем!

– Море, скорее всего, будет серо-свинцовым, песок – крупным, и пляж будет заполнен тысячами людей.

– Хорошо, что ты работаешь не в туристической компании, – произнес он, и она против воли усмехнулась.

– Я никогда не была в Шотландии… – Ты наполнил смыслом мою жизнь, думала она. Ты превратил ее в нечто стоящее. Неужели я взяла слишком много? – Но мне кажется, что там пляжи другие. Дикие, пустынные.

Честно сказать, она вообще нигде не была. Отец бросил семью, когда ей исполнилось пять, и с того дня ее мать считала каждое пенни, вечно напоминая дочери, что денег у них едва хватает на новую пару обуви, а о всяких там поездках на каникулы нечего и мечтать.

– Звучит заманчиво. – Он сел и, дотянувшись до нее, опустил ладонь на ее щеку. – Поехали в Шотландию.

– Не глупи, – покраснев, сказала она. От прохлады его пальцев ее пронизала волна возбуждения…

– Неужели тебе не дадут отпуск? – мягко спросил он. – Уверен, что я смог бы уговорить твое начальство. Нет – так я просто куплю всю компанию, и отпуск тебе обеспечен.

– Нет! – Она старалась не распространяться по поводу своих занятий в Лондоне. Эмма – подруга, с которой она делила квартиру, – сочинила эту небылицу для Доминика, и Кэтрин постоянно запутывалась во лжи, причем скрывать ее становилось все труднее.

Так много полуправд, так много теней среди света, но, если ты воспарил в небеса впервые в жизни, тебе так тяжело примириться с необходимостью стремительного, горького падения.

– Сейчас погода прекрасная, – слабым голосом проговорила она. – Но ты же знаешь, как у нас бывает. Не успеем мы доехать хоть куда-нибудь, солнце передумает светить и польет дождь.

– Я отвезу тебя в свой дом на Карибском побережье. Когда там льет дождь, люди вздыхают с облегчением, потому что могут отдохнуть от жары.

– Доминик Дюваль, у вас слишком много денег…

Дай мне еще раз увидеть твою улыбку, подумала она, ту самую, что предназначена мне одной. Ты – единственный человек, который что-то делал для меня. Разве ты можешь винить меня за то, что я чувствую себя особенной, если такого у меня не было никогда в жизни?

Он смотрел на нее, дразня ее взглядом.

– Что это, уж не собираешься ли ты прочесть мне нотацию? – Его голос был полон нежности, и она резко отвернулась. – Ну, объясни мне, чем плохо, что у меня слишком много денег? До сих пор мне этого никто не говорил. – Он провел пальцем по ее руке, и она вздрогнула. – А уж тем более – женщина.

– Тебе неизвестно, что такое нужда, – сказала Кэтрин, не обращая внимания на реакцию своего тела. – Живешь как будто внутри разноцветного мыльного пузыря.

– Тебя послушать – так я безответственный тип, – смеясь, ответил он, – а мои компании, не забывай, несут ответственность за средства к существованию тысяч людей.

– Полагаю, что так, – ответила она, а он поднялся и стал рядом.

– И я, хочешь верь, хочешь нет, в самом деле забочусь о них.

– Ты не обязан оправдываться передо мной за свой образ жизни.

– Нет, обязан. – Он устремил на нее такой пронзительный взгляд, что у нее туман поплыл в голове. – Больше ни перед кем, но перед тобой – да.

Она натянуто рассмеялась, отвернувшись от него.

– Сегодня слишком жарко для подобных споров.

– Но это обсудить необходимо. Та жизнь, что я веду, – она может показаться тебе невыносимой…

– То есть… что ты хочешь этим сказать?

Он не ответил. Рука его нырнула в карман пиджака, он выудил оттуда маленькую коробочку и протянул ей. Кэтрин уставилась на нее, онемев от ужаса.

– Ну же, давай. Возьми ее, – грубовато приказал он.

Она все еще сидела, обняв руками колени, и ее пальцы с силой вжались в кожу. Как она может взять эту коробочку? Она, конечно, знала, что их отношения становятся глубже – это стало одной из причин, почему она решила, что пришло время их прекратить, – но такого все равно не предвидела. Она знала, что находится в этой коробочке. Бомба, готовая разорваться, – вот что там такое.

Она протянула руку и увидела, что пальцы у нее дрожат. Может, там просто цепочка, мелькнула у нее надежда, или брошка, или что-нибудь еще такое же безобидное.

Доминик не сводил с нее глаз, и она понимала, что он ошибочно принимает ее нервозность за радостное волнение.

– Мне тридцать четыре, – хрипло произнес он, – и никогда я даже близко не подходил к подобному. Вот только сейчас.

Она все еще не открыла подарок. Сидела по-турецки, уставившись на коробочку в своей руке. Теплый бриз коснулся ее волос и легонько отбросил прядь на щеку. Прости меня, думала она, прости хоть когда-нибудь. Она убрала волосы с лица.