Робин Уэллс - Беглянка

– Вы их одобряете?

– Н-ну, «одобряете», может, слишком сильное слово, я ведь не очень разбираюсь в том, что касается гостиницы. А вы на правильном пути.

– Об этом вам сожалеть не придется.

Сомнительно, подумал Льюк, с тех пор, как ты появилась тут, я только и делаю, что о чем-нибудь сожалею.

– Ну что ж, давайте попробуем и посмотрим, что из этого выйдет.

Улыбаясь, Джози села на тахту и похлопала по ней ладонью, приглашая его.

– Спасибо за доверие, но я вам звонила не поэтому.

Он опустился рядом.

– А почему же?

– Дело в том, что я нашла в компьютере кое-что интересное для вас. – Голос ее был тихим, а лицо таким серьезным, что это его встревожило. Такой он ее никогда не видел.

Джози взяла с кофейного столика пачку бумаг и протянула Льюку.

– Ваш отец вел дневник. Сегодня утром, когда я просматривала файлы, я его нашла.

Сердце Льюка подпрыгнуло и остановилось, потом забилось учащенно.

– Дневник? Вы хотите сказать – личный?

Джози молча кивнула.

Льюк смотрел на рукопись так, словно она могла укусить. Он протянул руку, чтобы взять ее, но рука двигалась словно в замедленной киносъемке – тяжело и неловко.

В глазах Джози светилось сочувствие, и он этому удивился. То ли она знает, что я нервничаю, то ли уже прочла и знает, что там?

– Вы читали? – спросил он резко.

Поколебавшись, Джози ответила виновато:

– Я знаю, что не должна была этого делить; начала читать, чтобы понять, что это такое, потом… потом я не смогла оторваться. Простите меня, я влезла в чужие дела и…

– Это меня не волнует, – сказала он. И подумал: меня волнует содержание дневника. Неужели в нем подтверждение того, чего я всегда боялся: отец обвиняет меня в смерти матери? Желудок свело спазмой.

В комнате вдруг стало душно, открытый ворот рубашки показался слишком тесным. Он все глядел на рукопись, и буквы плыли перед глазами. Нет, читать он не в состоянии. Льюк сглотнул слюну, дернул кадыком и спросил:

– Ну и что там… написано?

Льюк сжал зубы, чтобы удержаться и не сказать: «Мне все равно, я не хочу знать». Может, проще унести эти чертовы листки и сжечь их или отложить до лучших времен, когда он наберется мужества узнать правду? Лет эдак через сто.

– Может, вам лучше взять дневник домой и прочитать его в одиночестве? – Джози пыталась помочь.

Почувствовав ее руку на своей, Льюк поднял глаза и увидел лицо девушки: глаза успокаивали, взгляд был теплым и мягким. Каково бы ни было содержание, проще будет узнать все прямо сейчас. Сжав ее руку в своей, он сказал бесцветным голосом:

– Я бы хотел, чтобы вы мне рассказали.

Глаза девушки вдруг стали еще более синими, словно повернутый к свету сапфир. Она пожала ему руку в ответ на его пожатие.

– Отец любил вас, Льюк. Он построил гостиницу для того, чтобы вы не повторили его судьбу.

– То есть? – скорее прохрипел, чем спросил он.

– Он боялся вашего одиночества. Боялся, что, разведясь с Черил, вы станете таким же отшельником, как он после смерти жены. Что вы запретесь на ранчо и изолируетесь от людей. – Джози положила свою руку поверх его ладони. – Он знал, что не очень здоров, Льюк. И построил гостиницу для того, чтобы вернуть вас к людям.

– Не очень понимаю…

– Он полагал, что, управляя гостиницей, вы поневоле будете окружены постояльцами. А живя на ранчо, превратитесь в закоренелого одиночку. Это его угнетало.

Льюк уставился в одну точку, пытаясь переварить услышанное.

– Ах он старый лис, – пробормотал он наконец. И тут до него дошла вторая мысль: – Он что, знал, что умрет?

– Да. У него было больное сердце.

Откинувшись на спинку тахты, Льюк пытался понять все сразу.

– Он винил себя за смерть вашей матери, Льюк. Считал, что в тот день должен был сам поехать с вами, сам должен был вести машину. Тоска и чувство вины сделали его таким сухарем. А между тем отчуждение между вами все росло. И к тому времени, когда он собрался с силами и понял, что происходит, пропасть была уже велика. Он не знал, как ее преодолеть. – Джози сжала ему руку. – Но он любил вас, Льюк. Он построил гостиницу именно из любви к вам.

Отец меня любил. Он не винил меня в смерти матери.

Льюк сидел почти не дыша и не отрываясь смотрел на Джози. Он слышал ее слова, но смысл не доходил до него. Смысл казался нереальным; единственное, во что верилось без труда, – это в сияние голубых глаз, излучающих теплоту, сострадание и заботу.

Наконец, он опустил взгляд на листки распечатки и начал читать. Джози сидела бок о бок, читая вместе с ним. Время от времени она указывала на те слова, которые упоминала.