Лора Брантуэйт: Танцующая фея

Лорин верила в себя. Старалась верить себе. И получалось, да. Но вот такими ночами, когда луна ярко и дико светит в окно, и на потолке лежат светлые пятна от электрического света фонарей и резные, жуткие и сказочные тени деревьев, а на простынях – полосы лунного света…

Тогда становилось нестерпимо.

Лорин резко села на постели.

Не могу.

Она торопливо натягивала на себя одежду – не получалось.

Вот черт!

Заело «молнию» на джемпере.

Нервным движением скинула с себя джемпер, быстро, путаясь в рукавах, нырнула в старенький шерстяной свитер.

Пальцы окоченели.

Света в квартире не включала. Лорин выбежала на улицу. Зачем? Она не знала. Просто хотелось бежать – быстро, долго, на другой конец…

…Хотя бы города.

На бегу собрала волосы в хвост. Четкий ритм пружинящих шагов.

Самоубийца? Ночью в Нью-Йорке одна… Да нет. Я просто гуляю.

– Могут же у меня быть свои маленькие причуды… – Лорин и не заметила, как произнесла это вслух.

Витрины светятся, заманивают, предлагая всевозможные из материальных удовольствий: лакомства, наряды, драгоценности – мимо, быстро, еще быстрее. Асфальт шуршит под ногами, как жесткая и ворсистая плотная ткань. Темно. Только растекаются под фонарями лужицы жидкого света. А кое-где кроны деревьев подсвечены изнутри зарывшимися в них фонарями и сами превратились в какие-то пушистые живые светильники. Волшебно. Ветер как будто теплее…

Лорин бежала легко. Это было приятно – чувствовать себя свободной. А одиночество… Одиночество – тоже свобода. Пожалуй, самая простая свобода из всех.

Вот попробуй выйти на ночную пробежку, если с тобой в одной кровати спит муж! Ни один мужчина в здравом уме не отпустит свою женщину гулять в одиночестве по ночному городу. Но ни один из тех мужчин, которых я знаю, не побежал бы вместе со мной в три часа ночи!

Тем не менее где-то в глубине сознания Лорин шевельнулась мысль, что никуда бы она не пошла ночью из дома, где спит ее любимый мужчина…

Перешла на шаг.

Хорошо, что на улице пустынно. Хотя не так уж важно.

Лорин не боялась за свою жизнь. По сути дела ей нечем было дорожить, кроме свободы в любой момент следовать своим желаниям. А сейчас ей хотелось упиваться нью-йоркской ночью, такой странной и прелестной, не летней, но еще и не осенней, а словно долетевшей из какого-то безвременья…

И не думать о том, что завтра будет новый день, и снова нужно будет стать сильной и уверенной, поддерживать своих близких. Быть несгибаемой Лорин Ноубл, которая ни разу в жизни не изменила… нет, не себе. Тому, во что хотела верить. Это тоже неплохо, правда. Только иногда бывает особенно тяжело и больно.

Лорин часто думала: не маска ли это, одна из тех, что она ненавидела?

И все-таки нет, не маска – другое. Стержень. Правильно, крепкий железный стержень, который не позволяет согнуться, сломаться.

Есть только один вопрос, ответ на который так очевиден, что его просто невозможно задать. Для чего железный прут-стержень фарфоровой статуэтке?

Лорин пришла домой уже ранним утром. Не было сил ни на что.

Хотя…

Лорин не была бы Лорин, если бы ее воля не была выше ее слабости. Душ она все-таки приняла. А потом упала на постель, не надевая ночной рубашки, и ощутила разгоряченной кожей холод смятых простыней.

Смятые простыни… Кому ни скажи эти слова, каждый сразу подумает о бурной ночи, проведенной с любовником. Хотя иногда ткань сминается просто оттого, что не можешь заснуть в одиночестве. В конечном счете беспорядок в постели – это не плохо и не хорошо. Плохо, когда в постели холодно…

А ночь не была такой уж холодной. Лорин все-таки согрелась, укутавшись в тонкое одеяло.

Как обычно. А раз уж как обычно, то хватит ночных монологов. Спать.

Жизнь потихоньку возвращалась в норму. Лорин брала себя в руки.

Как обычно.

В квартире Кристофера Риша надрывался телефон. По звонку Крис догадался, что звонит Фрэнк Хамп. Ждать восемнадцать гудков, пока Крис поднимет трубку, мог только Фрэнк. Собственно, только поэтому Крис и направлялся на кухню, где он оставил телефон, чтобы ответить. Он-то прекрасно знал, что Фрэнк – такой человек, у которого может в любой момент случиться что угодно, начиная от пожара, разгоревшегося при жарке яичницы, и кончая наводнением именно в том городе, куда Фрэнк отправился в отпуск.

С таким другом детства приходится всегда готовиться к худшему. Крис совсем – усмехнулся: вот странно! – не удивился, услышав в трубке знакомый до боли и совершенно безжизненный голос: