Инга Берристер - Любимая, прости...

Звонкий смех Карен напомнил ей о дочери. Обернувшись, молодая женщина увидела, что, высыпав содержимое ее сумочки на пол, малышка раскрашивает свое лицо губной помадой. Вскочив, Дженетт остановила ее прежде, чем Карен решила попробовать помаду на вкус. Лишившись развлечения, девочка громко запротестовала.

– Боже мой!.. – раздался протяжный голос только что вошедшего на террасу Висенте. Он поднял дочь на руки. – В чем дело, Карен? Почему ты у нас такая красивая? Куда-то собралась?

Кокетливо стрельнув глазами, кроха кивнула и опустила длинные черные ресницы, вызвав у отца восхищенный смех.

Тем временем Дженетт торопливо сунула письмо адвоката в сумочку. Хотелось убежать прямо сейчас, но это было невозможно Хорошо еще, что удалось удержаться от слез. Единственное, что ей теперь хотелось узнать зачем он привез ее сюда.

Может быть, решил, что, занимаясь с ней любовью, будет ближе к Карен? – думала Дженетт, делая вид, что роется в сумочке. А может это просто запоздалый акт мести за ее старые грехи? Или Висенте настолько нравится спать с ней, что он собрался продлить с ней отношения на этом уровне? Разве справедливо винить его в том, что она оказалась столь доступной?..

– Мне кажется, что Карен все же надо умыть, – заметил Висенте, думая, не сердится ли она из-за того, что он задержался дольше обещанного.

Дженетт взглянула на дочь, успевшую уже перепачкать рубашку отца. Подступившие к горлу слезы мешали ей говорить, но она не знала, кого следует винить: Висенте или себя. Однако больше всего страдало ее самолюбие, поэтому когда экономка ввела наконец на террасу Марию Пьедад, радости ее не было предела…

Всю дорогу до города Дженетт болтала не переставая, поэтому, как ей казалось, надежно скрыла от Висенте свое эмоциональное состояние.

– Что случилось? – спросил, однако, он, лишь только они прибыли в городской особняк семьи Перрейра и Карен с Марией отвели в приготовленную для них комнату.

– Ничего… А почему что-то должно случиться?

– Просто я это чувствую, вот и все, – ответил Висенте, пристально вглядываясь в ее бледное лицо. – И почему ты захотела выйти одна? Ты же ненавидишь ходить по магазинам за покупками.

– Не всегда.

Взяв Дженетт за руку, Висенте почувствовал, что та холодна как лед.

– Я предпочел бы пойти с тобой.

– Вряд ли это нужно. Вдруг мне захочется сделать прическу, – возразила она.

Когда он вышел из комнаты, Дженетт сняла с пальца обручальное кольцо и положила на крышку комода. Кольцо являлось символом их брака, и ей больше не хотелось его носить. Оставалось только надеяться, что Висенте не воспримет этот поступок как дешевый жест.

Дженетт понимала, что ей требуется по-новому пересмотреть их теперешние отношения. В лучшем случае, это можно было назвать любовным романом с бывшим мужем, в худшем – она просто превратилась в его любовницу, особу гораздо менее респектабельную, чем жена, и уж конечно не столь для него обременительную Ей оставалось либо принять, либо отвергнуть эти отношения. В данный момент можно было с уверенностью сказать лишь одно: она ненавидела Висенте столь же сильно, как и любила.

В этот момент – на удивление вовремя – раздался стук в дверь и в комнату ворвалась радостно улыбающаяся Маргарита. Стройная молодая женщина с теплыми карими глазами и длинными черными слегка вьющимися волосами заключила Дженетт в объятия.

– Сегодня мы как следует повеселимся, пообещала она – Только ничего не говори Висенте… Он до сих пор считает меня ребенком.

– Неужели ты действительно собираешься в этом пойти?!

Сделав вид, что даже не подозревает о его присутствии, Дженетт добавила еще один слой туши на ресницы. То, во что она одета совершенно его не касается.

За покупками они ходили вместе с Маргаритой, оказавшейся незаменимой спутницей особенно в том состоянии, в каком находилась сейчас Дженетт. Именно Маргарита уговорила ее купить короткую замшевую юбку, обтягивающую блузку с ярким золотисто-рыжим рисунком и туфли на высоких каблуках. В уши она вдела крупные, на манер цыганских, серьги.

– Надо признать, ты смотришься очень сексуально, – заметил Висенте, стараясь держать себя в руках, что оказалось весьма непросто: в этом наряде Дженетт была словно выставлена на всеобщее обозрение. – Можешь одеваться так для меня, только не выходи на люди. Это тебе не подходит.

– Хочешь сказать, что я слишком стара и положительна, чтобы носить юбку выше колена? – спросила она не предвещающим ничего хорошего тоном.