Джулия Тиммон - Солнечный зайчик

Ее лицо расплывается в торжествующей улыбке, и это настолько не вяжется с глазами, вокруг которых черные расплывчатые круги, что я едва сдерживаю смех. Впрочем, смеяться в моем положении странно. В самый раз заплакать. Джосс точно спятила. Пуш, почувствовав мое настроение, спрыгивает на пол, а я складываю руки на груди в неосознанной попытке защититься.

– Выйдешь за Колберта, поживешь в богатстве и со всеми удобствами, а там, если совсем не понравится, разведешься. Ему заявишь, что он не подходит тебе по характеру. Вот и все!

– Ты хоть соображаешь, что говоришь?! – спрашиваю я, расходясь. – Да как у тебя поворачивается язык делать мне такие предложения?!

– Я не предлагаю, прошу… – с растерянно-виноватым видом, из-за которого сразу возникает желание сбавить тон, бормочет Джосс. – Ради дочери… – прибавляет она горестно и с упреком.

Я начинаю чувствовать себя так, словно совершила проступок или чего-то не учла. Тревожный сигнал! За ним неизменно последуют душевные муки и долгие беседы с совестью. Финал непредсказуем. Пытаюсь бороться с опасным ощущением.

– А если бы ты была на моем месте? Что, неужели без колебаний вышла бы за него? Только отвечай честно!

Взгляд Джосс останавливается на невидимой точке в воздухе – пытается представить, что она – это я.

– Гм… Может, не без колебаний. Сначала, конечно, взвесила бы все «за» и «против». А когда поняла бы, что «за» намного больше, отбросила бы любые сомнения. – Она поворачивается ко мне и с уверенностью кивает. – Да-да, отбросила бы.

Я усмехаюсь.

– Ты ненормальная, определенно!

– Станешь тут ненормальной, когда все кувырком! – восклицает Джосс. – Если о завтрашнем дне и думать страшно! Ладно бы еще, если бы не было ребенка…

Мне в голову приходит неплохая мысль.

– Послушай, а давай я поговорю с твоим отцом? Объясню, что тебе требуется какое-то время…

– Ни в коем случае! – Джосс вытягивает вперед руки. – После того что сегодня было! Лучше стать уличной попрошайкой, воровкой, чем вымаливать у него отсрочки и позволения!

Мне становится совсем не по себе. После несчетных стычек с отцом она нередко сама просила меня побеседовать с ним. Старик Саттон, хоть и порой бывает непреклонен, мне всегда доверяет. Если теперь Джосс даже и слышать не желает о моем вмешательстве, дело, видно, правда худо.

Она категорично качает головой.

– К тому же он предупредил: и не пытайся подсылать ко мне подружку! С меня, мол, довольно. Явится – тотчас выставлю ее за дверь.

Скажите, пожалуйста! Я ведь не о себе забочусь – для них же стараюсь. Чтобы жили по-человечески…

– А этот Колберт, если присмотреться, даже ничего, – произносит Джосс неожиданно сладким голосом.

– Ничего? – изумленно переспрашиваю я. – А не ты ли твердила, что с таким, как он, и здороваться бы не стала, будь он тебе хоть родным братом! Не ты ли называла его не иначе, как Гнусом, еще вчера вечером?

Пуш ускакивает в спальню и начинает чем-то греметь. Джосс растерянно потирает нос, придумывая, как бы выкрутиться.

– Да, правильно. Я называла его именно так, – медленно и миролюбиво говорит она.

– Потому что он высокомерный гордец, не замечает никого вокруг, нелюдим и со странностями! – одним духом произношу я.

Джосс с дурацкой улыбочкой кивает.

– Да-да, все это так. Но тебя-то он заметил! – ликующе поднимает она палец.

– Не представляю себе когда!

– Видимо, в эту таинственную минуту ты смотрела в другую сторону.

– Минуту? Разве можно за одну-единственную минуту разглядеть в человеке нечто такое, из-за чего возгоришься желанием связать с ним жизнь?

Джосс пожимает плечами.

– Может, у него особый талант.

– Не талант, а проблемы с головой! – выпаливаю я.

– Если он с небольшим сдвигом, тебе же лучше, – рассудительно говорит Джосс. – Не будет мучить совесть, когда заговоришь о разводе.

Я набираю полную грудь воздуха с намерением крикнуть, что у нее нет сердца, но тут возвращается Пуш, и ради него я молчу. Джосс расценивает это как первый шаг к отступлению и атакует с удвоенным пылом:

– Ну задумайся хорошенько: хоть попробовать, что такое замужество, тебе непременно нужно. Чтобы по крайней мере не жалеть потом об ушедших годах. Раз ты не можешь никого по-настоящему полюбить, значит, по идее не должна пользоваться чувствами влюбленных в тебя, дабы не разбивать никому сердце. А у Гнуса… то есть у Колберта никакого сердца в помине нет! И переживать-то будет не из-за чего! Может, он по той же самой причине сделал тебе нелепое предложение? Воспылать страстью к кому бы то ни было не в состоянии, но сознает, что это ненормально, да и папочка, наверное, требует: скорее женись! Вот он и выбрал первую попавшуюся женщину.