Александр Ермак: Записки озабоченного (Гормональный репортаж)

Очередь тем временем слегка качнулась вперед, и я автоматически делаю шаг следом. Но что-то там у прилавка изменилось, и все отпрянули на прежние места. Я же, занятый своими мыслями, задний ход дать не успел — сурово наступил на ногу впередистоящего гражданина… гражданки… женщины… девушки.

Попавшая под мой испанский сапожок ойкнула от боли, обернулась:

— Что же вы делаете?

Я виновато выпалил:

— Извините, — глянул на ее ногу.

Бог мой, как же я так. Порвал ей колготки (или чулки, уж не знаю). И кожу, содрал кожу на ноге. До крови.

Поднимаю глаза. Девушка, увидев на своей ноге красные капли, побелела:

— Ужас.

Весь мой репортаж тут же испарился из головы. Я засуетился:

— Сейчас. Сейчас.

Хватаюсь за карман: бинт, платок, перевязать… Но когда у меня было что-нибудь подходящее для таких случаев при себе?

Девушка, овладев собой, лезет в сумочку. Достает лейкопластырь (и чего только нет в женской сумочке?).

Я протягиваю руку:

— Давайте помогу.

Она отстраняет:

— Спасибо, вы уже помогли.

Пытается сама залепить ранку, но она в таком месте, что проделать необходимую операцию без чужой помощи очень трудно.

Приседаю рядом. Беру из рук пострадавшей пластырь, заклеиваю ранку.

Встаю и еще раз извиняюсь. Сочувственно интересуюсь:

— Больно?

Она покачивает головой:

— Да уж, вы не пушинка. И такой сапог у вас… Хотя мне, наверное, повезло: могли бы и ногу сломать…

Естественно, чувствую себя очень виноватым:

— Но я же не хотел.

Тут она улыбнулась:

— Еще бы вы этого хотели. Вы же не маньяк какой-нибудь…

Да, я не маньяк. Вроде…

На этом мы как бы и замяли. Подошла ее очередь. Потом моя.

Купил свои лук и картошку, морковку. И виноград — на витаминный десерт, а также для спортивного плевания мелкими косточками в нехороших людей на экране телевизора.

Когда я двинулся на выход, девушка все еще была в магазине — возилась с сумкой: что-то перекладывала, утрамбовывала. Шагнула за порог буквально у меня под носом.

Я придержал дверь:

— Пожалуйста.

Она усмехнулась:

— Еще раз спасибо.

И тут же споткнулась. Чуть не упала в тамбуре.

Пришлось подхватить ее под локоть:

— Я не виноват.

Девушка снова усмехнулась:

— Что вы, я не думаю на вас. Просто день, видимо, такой…

Свел ее со ступенек:

— До дома сами дойдете?

Она кивнула:

— Дойду.

Я проводил ее взглядом. Немного прихрамывает. А ножки-то у нее ничего. Хотя на одной вон какая царапина. Но в целом весьма привлекательные. А еще красивые рыжие волосы. И вежливая какая. Пошутила, когда я ей на ногу наступил. Могла бы и обругать. Наверное, все по жизни легко переживает: «Просто день, видимо, такой…» Приятный голос…

Да, совсем недавно инцидент мог бы послужить прекрасным поводом для знакомства с этой привлекательной особой. Предложил бы ей поднести сумку до дома. Проводил бы. Слово за слово, пальчиками по столу…

Но сейчас мне нужна только работа. Пока вполне хватит и настенной Мерлин.

В общем, я тут же забыл о подранке. Весь ушел в работу над первой частью репортажа. Назвал ее «Весенний синдром». По времени года, когда неудержимо хочется.

Пишу и думаю, что рано ведь распрощался со всеми приснопамятными женщинами. Запечатлеваю буквы, но за ними вижу знакомые тела. Алена — девушка с распущенной косой. Галя — такая маленькая грудь и губы алые как маки. Копьегрудая Катя…

Три дня я писал, как угорелый. На четвертый проснулся почему-то без уже ставшего привычным рабочего настроения. Заметил вдруг, что постель моя как-то чересчур широка для одного. Тут же представилось рядом хорошенькое тельце…

Усилием воли я отогнал эротические видения. Умывшись и перекусив, усадил себя за стол. Пишу, пишу, пишу. Хотя темп упал, а слова подбираются с определенным трудом. Но я упорно продвигаюсь вперед.

А ночью мне приснилась Мерлин. Свет фонаря освещал ее в упор как прожектор. Ветер играл роскошными светлыми волосами, распахивал шубку, пробегал по рвущимся из-под белого платья груди и бедрам…

Что ж, утром я перевернул ее портрет лицом к стене:

— Прости, Мерлин. Но мне нельзя отвлекаться.

Вспоминаю свои озабоченные визиты, связанные с ними мысли и чувства. И пишу, пишу, пишу без остановки:

«Всех тянет в кровать или в кусты. Да, народ поголовно притворяется, что его не тянет, что у него не чешется. А мужики так глазами и клацают, а бабы так и вертят всем, что вертится. А на словах: „Думаю, конечно, в первую очередь о семье, о работе, о любви, о дружбе…“ Ага, прежде всего всех заботит одно — хорошенькая случка.