Александр Ермак: Записки озабоченного

Мы вышли из кинотеатра. Прямо на Тверскую. Туда, где обитают быстрые машины. Они могут домчать нас, куда наши души и тела пожелают.

Я поднял руку, голосуя. А сам не отрывал взгляда от Мерилин. Свет фонаря освещал ее в упор как прожектор. Ветер играл роскошными светлыми волосами, распахивал шубку, пробегал по рвущимся из-под белого платья груди и бедрам. Сердце мое билось пламенным дизелем. Я сам хотел быть этим наглым теплым весенним ветром.

Мерилин улыбнулась:

– Мы едем к тебе?

Я как-то и не подумал о таком варианте:

– Ко мне? Может, лучше в твою гостиницу?

Она тут же безоговорочно прижалась:

– Нет, там репортеры, поклонники. В гостинице скучно. Хочу к тебе, мой милый.

Я обнял:

– Ты хочешь ко мне…

Но у меня, у меня… У меня всего лишь мизерная квартира – семь на восемь шагов. И дело даже не в размере, а в том, что в моем пристанище никто не убирался с тех пор, как ушла Зойка. Там жуткая пылища. Там раскиданы грязные носки, рубашки, штаны и еще хрен знает что. Телевизор заплеван виноградными косточками. А кухня завалена заплесневевшими тарелками и сковородками, яичной скорлупой, сигаретными бычками в томате, оставшемся в консервных банках. А в ванной мутные брызги и потеки сверху донизу…

Привести туда Мерилин?

– Я не могу… Это ужасно… Ты не представляешь, что это такое – берлога одинокого мужчины…

Но Мерилин закусила губку:

– Но я хочу, хочу…

– Хорошо. «Let it be…»

И мы поцеловались. Я опустил руку. На грудь Мерилин. И тут же рядом взвизгнула тормозами машина:

– Куда вас?

– В Кунцево.

Авто рвануло с места. А я рванул что-то на Мерилин, прорываясь вглубь к теплому, к мягкому и к упругому.

За минуты, которые мы мчались по затемненной Москве, я истискал ее сверху донизу, вдоль и поперек. Да и Мерилин не отставала – засунула мне руку в ширинку. Я аж застонал сквозь наши стиснутые губы. А шофер тут же тихо ржал.

Снизу пошло такое тепло, что я испугался опередить события, и отстранил ее:

– Подожди, Мерилин, не торопись.

Она сделала изумленные глазки:

– Но я хочу, хочу тебя.

– Здесь? – вздрогнул я.

Мерилин подтвердила:

– Да, здесь. Сначала здесь…

– Полсотни баксов, – осклабился таксист, – не вопрос.

За Мерилин не жалко было и полсотни. Но заниматься любимым делом у этого типа на глазах в зеркале заднего вида?

– Да, – упрямилась в моих штанах Мерилин.

Я обречено вздохнул, но, вглядевшись в темноту улицы, увидел знакомый забор:

– Нет. Мы уже подъезжаем, Мерилин.

Я внес ее, благоухающую «Шанелью», в наш нефешенебельный лифт. Чтобы она не замарала свое белое платье, поднял повыше. На уровень трех букв, искусно выгравированных местным художником.

Ее локоны щекотали мою шею. Лифт тронулся. Быстрей, быстрей, а то ей приспичит прямо здесь, в этой общественной клетке.

Мы вломились в квартиру. Я опустил Мерилин на пол. Она, видимо, обезумевшая от подъездных многоквартирных запахов, тут же ринулась к окну. Распахнула его. Наглый теплый весенний ветер рванул к ней под платье. Белое одеяние вздулось, раскрылось парашютом, обнажив ее ножки и трусики.

Я не дал платью опуститься. Без всяких причудливых прелюдий схватил и бросил Мерилин в свою несвежую постель.

– Да, – сказала она без акцента, закатывая глаза и выгибая спину.

– «Yes», – почему-то прошептал я, стягивая с нее последнее препятствие.

Вонзился в Мерилин турецким ятаганом. Всхлипнул пенсионер-диванчик. И тут же ее томное:

– Да…

И мое общеобразовательное:

– «Yes…»

– Да…

– «Yes…»

– Да…

– «Yes…»

– Да…

– «Yes…»

Я чувствую, как внизу, где-то глубоко внутри живота, начинает теплеть. Там формируется горячий шар. С каждой секундой он становится все больше и больше. Он сладко жжет и давит. И давит, давит, двигается.

– Да…

– «Yes…»

– Да…

– «Yes…»

– Да…

Еще немного и огненный шар вырвется на волю вулканом, фейерверком, фонтаном кайфа.

– No… Nein… No pasaran… Нет, нет… Только не это…, – кричу я, отстыковываясь от Мерилин.

Вздрагиваю и просыпаюсь.

Я лежу поперек измятой постели. Один. Никакой Мерилин под рукой нет и в помине. Она мне всего лишь приснилась. Но чуть не кончил я совсем по-настоящему:

– Фу, успел…

Еще немного такого сна, и проснулся бы я частично мокрым. Тот кайфовый шар выплеснулся бы из меня наружу и украсил простынь характерным разводом. И лежать бы мне сейчас в сырости, сожалеть о недосягаемой Мерилин.