Роксана Лонгстрит - Вино веры

Она не могла узнать об этом, только посмотрев на меня. Я слышала голос Бога.

— Нет, сестра, это не в моих силах, — её рука дрожала так сильно, что ей пришлось опустить фонарь и поставить около ног. — Мне так жаль, сестра Иоанна.

Я опустила глаза на свет, пылающий между нами.

— На самом деле я и не надеялась. Но я благодарю вас, что снова показали мне мою веру.

Я отвернулась, чтобы уйти во тьму, которая была моим домом. Но прежде, чем я вошла в неё целиком, она окликнула меня, и я повернулась и встретила её взгляд.

— Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода, — голос сестры Эме сломался, когда она повторила моё имя. — Ты знала Его, не так ли?

Я закрыла глаза от сияния света.

— Да, — ответила я. Порыв ветра швырнул травинку во вздымающиеся волны озера, посеребрённые лунным светом. Палатка вздыхала и стонала, — Я знала их всех.

***

Я шла вместе с прокаженными, завернувшись в слои тряпок и обносков. Толпа всё ещё была велика, даже в столь поздний час, но перед прокаженными расступались все; мы двигались в одиночестве даже здесь, посреди потеющей толпы. Некоторые знали меня в лицо: ещё одна причина скрываться. Они знали меня как последовательницу Симона Мага [2] Симон Маг (греч. Simon, лат. Simon, от евр. chоmon, «бог услышал»), в христианских преданиях самарийский чародей, антагонист апостола Петра, выступавший проповедником доктрины, противостоящей христианской ортодоксии. Ранние церковные писатели называли его основоположником гностицизма (секта «симониан»). , и могли закидать камнями.

Я видела его лишь краткий миг, когда толпа переместилась, и его глаза были чудесными, пугающими и всеведущими. Вуаль, маскировка — всё это было бесполезно. Он знал, чем я являлась.

Я отступила, надеясь незаметно ускользнуть, но мою руку накрыла чужая рука. Я повернулась, шокированная, что кто-то осмелился прикоснуться к прокаженному, и увидела коренастого бородатого мужчину с добрым лицом и улыбкой.

— Тише, — посоветовал он мне. — Меня послали принести тебя.

Я узнала его — Иуда Искариот, один из двенадцати его слуг. Он привёл меня в маленький, плохо отремонтированный дом и предложил сесть на одно из разбросанных по грубому полу одеял или тюков. Он предложил пищу, не зная, насколько она для меня бесполезна, а затем вино и воду. Я взяла немного воды, чтобы развеять его подозрения.

— Тебе нельзя пить после меня, — сказала я, когда он забрал чашу и поднёс её к своим губам.

— Ты не прокаженная, — нахально усмехнулся он и допил остальное.

Тени в дверном проеме, пришли в беспорядочное движение. Одна из теней повернулась и заговорила, и возражающий ропот угас. Он нырнул в дом и встал напротив меня, пока Иуда ставил между нами масляную лампу.

Несмотря на всю силу своих глаз, он был всего лишь человеком, не выше и не красивее других. От него пахло долгой дорогой и потом тяжёлого трудового дня. Уже не молодой, но и не старый. Пока что. На его лице появились морщины усталости, которых не было, когда я видела его в последний раз, когда я в последний раз верила его прекрасным словам.

— Бог, — пробормотала я и склонила голову к полу. Когда я подняла взгляд, он смотрел на меня со слегка удивленной улыбкой.

— Смирение должно исходить из сердца, — сказал он.

Иуда выступил вперёд, чтобы освободить ему сидение, и он со вздохом облегчения опустился на него.

— Учитель, это… — начал Иуда, но его учитель остановил его взмахом руки.

— Иоанна, — сказал он. — Жена Хузы. Я хорошо тебя помню.

Я выпрямилась, напуганная им более чем когда-либо. Я не снимала вуали, я была анонимной, как тысяча женщин за дверью. Он видел меня прежде всего раз, и я была тогда другой. Совершенно другой.

— Я слышал о смерти Хузы, — продолжал он. — Соболезную. Он был хорошим человеком.

— Откуда…

— Я знал, что ты придёшь сюда? Я просто знал, — Казалось, он забавляется, но не жестокой радостью — нежным весельем ребенка, полным удивления. — Ты проделала нелёгкий путь.

— Я никуда не ездила.

— Речь была не о поездке, — его улыбка исчезла. — Можешь снять вуаль. Я не боюсь.

Я раскрутила шарфы, чтобы показать ему свою неестественную бледность, свои такие алые губы, свои такие зеленые глаза. Улыбнулась, чтобы показать свои острые зубы.

— Долгий путь, — повторил он, не пошевелившись. — И будет ещё дольше, Иоанна. Хватит ли у тебя сил?

— Я…, - я сглотнула; просьба далась мне не так легко, как ложное смирение. — Вы можете помочь мне, учитель?