Франсуаза Саган - Властелин сердец

— Где ты собираешься ужинать? — спросил Льюис.

— У Чейзена. Это ресторан в Лос-Анжелесе, где каждый просто обязан побывать. Скоро и ты станешь там появляться… в качестве звезды.

— Не говори ерунду.

Его голос звучал резко и грубо. На секунду моя рука, держащая карандаш для бровей, зависла в воздухе.

— Это не ерунда. Там действительно премилое местечко.

Льюис ничего не ответил. Он опять смотрел в окно. Я почти закончила свой макияж, но, не знаю почему, что-то мешало мне красить губы в его присутствии. Это казалось неприличным, как раздеваться перед ребенком. Я снова прошла в ванную, старательно подчеркнула линию губ «а-ля Кроуфорд» [3] Джоан Кроуфорд — американская киноактриса, лауреат премии «Оскар» (1945). и надела свое любимое синее платье, копию модели Сен-Лорана. Я так долго возилась с «молнией», что совершенно забыла о Льюисе, и, возвращаясь в спальню, едва не споткнулась о него. Он вскочил на ноги и воззрился на меня. Я улыбнулась, втайне гордясь собой.

— Ну, как я тебе? — спросила я.

— Ты мне больше нравишься в роли садовника, — ответил он.

Я рассмеялась и направилась к двери. Пора было приготовить коктейль. Однако Льюис поймал меня за руку:

— А я что буду делать?

— Все, что тебе угодно, — ответила я в крайнем удивлении. — В конце концов, есть телевизор, в холодильнике — копченый лосось, или… если хочешь, бери мою машину и…

Он продолжал держать меня за руку, его лицо отражало одновременно и твердость и нерешительность. Он смотрел на меня пустыми глазами, и я узнала тот слепой взгляд, который так поразил меня на студии: взгляд пришельца. Я безуспешно попыталась высвободить руку. Мне вдруг захотелось, чтобы поскорее приехал Пол.

— Отпусти меня, Льюис, я опаздываю.

Я говорила мягко, словно боясь его разбудить. На лбу и вокруг рта у Льюиса выступили бисерины пота. Я забеспокоилась, не плохо ли ему. Тут он неожиданно очнулся, увидел меня и отпустил мою руку.

— У тебя плохо застегнуты бусы, — сказал он.

Льюис положил мне руки на шею и легким движением поправил замок на моем жемчужном ожерелье, а затем отошел на шаг, и я выскользнула из комнаты. Все это длилось какое-то мгновение, но я успела почувствовать, как будто бы маленькая теплая капля влаги затрепетала у меня на шее и скатилась вниз по спине… Ничего общего с тем физическим возбуждением, которое может вызвать прикосновение мужских рук, его-то я очень хорошо знаю.

Пол приехал вовремя, с Льюисом был очень мил — несколько снисходителен, но мил, — мы втроем выпили по коктейлю, и ко мне вернулся мой оптимизм. Уходя, я помахала Льюису — неподвижному, дивному, стройному силуэту в дверном проеме, такому изящному… очень изящному, слишком изящному. Вечер не обманул моих ожиданий. Я встретила миллион друзей, протанцевала два часа с Полом, и он был слегка навеселе, когда вез меня к себе домой. И я снова испытала удовольствие от запаха хорошего табака, тяжести мужского тела, любовного шепота в темноте. Пол был неутомим и нежен, признался мне в любви и попросил выйти за него замуж. Я, естественно, сказала «да», все еще находясь под впечатлением только что испытанного острого блаженства. В шесть утра я заставила Пола отвезти меня домой. Окно Льюиса было закрыто, утренний ветер шелестел в зарослях моего сада.

Прошел месяц. Льюис начал работать над второстепенной ролью в сентиментальном вестерне. Однако, когда однажды вечером нам прокрутили отснятый материал, стало ясно, что его лицо на экране притягивает всеобщее внимание. О нем заговорили. Но, казалось, его это совсем не волновало. Он молчаливо слонялся по студии, подолгу просиживал в моем офисе, слушая льстивые речи Кэнди, или грезил наяву среди никогда не демонтируемых голливудских декораций старых вестернов: деревни, балконы, деревянные лестницы, фальшивые фасады — пугающе безжизненные и вместе с тем трогательные, — за которыми ничего нет. Льюис мог часами бродить по искусственным улицам, затем присесть на ступеньку, выкурить сигарету… Вечером я отвозила его домой, где он часто оставался один, невзирая на все мои предложения. Пол был исполнен решимости притащить меня к священнику, и приходилось призывать на помощь всю свою дипломатию, чтобы противостоять его настойчивости. Все думали, что я, воображая себя сиреной, наслаждаюсь обществом сразу двух мужчин, и это, хотя и придавало мне ощущение молодости, было несколько обременительно.

Такое милое положение длилось почти три недели. Можно ли выразить словами, насколько хороша жизнь, когда ты просто любишь ее? Дни, полные радости, и ночи, полные наслаждения, скрипки нежности, возбуждение от работы, невыразимое счастье пробуждения, а впереди — столько времени, целый нескончаемый день, прежде чем снова заснешь, застыв в позе смерти на своей подушке. Наверное, я не способна быть до конца благодарной ни небесам, ни Богу, ни моей матери, за то, что они дали мне возможность жить на этой земле. Все и так было моим: свежие или влажные простыни, плечо любовника рядом с моим или одиночество, серый или голубой океан, гладкая, ровная дорога, ведущая к студии, музыка из радиоприемника, изучающий взгляд Льюиса…