Бетти Нилс: В огне страсти

Старшая медсестра София Гринслейд поморщила под марлевой повязкой прямой носик и почти с вожделением подумала о чае. Операции должны были закончиться уже час назад, но помешал экстренный случай — пришлось удалять селезенку. Но вот наконец последняя на сегодня операция — простенький случай аппендицита. Дежурный хирург отделения Том Каррадерз протянул сестре руку в перчатке — он собирался накладывать швы. Она подала ему изогнутую иглу с ниткой и взглянула на часы. Пять минут, подсчитала София, — и она свободна. Сестры уже полчаса как приступили к дежурству. Она подала зажим для наложения швов как раз в нужный момент; кивнула младшей медсестре, чтобы та занялась тампонами, а сама стала укладывать использованные инструменты в стоящий рядом бак с соляным раствором. София задержалась только для того, чтобы положить иглу в выжидательно протянутую ей руку дежурного хирурга. Подняла красиво очерченные брови на так называемую дозорную медсестру, которая уже успела усвоить, что сия мимика означает — нужно вынести бак. Затем сестра Гринслейд сошла с маленькой квадратной скамеечки, установленной позади ее тележек, обитых белой тканью, и направилась к заведующему отделением, стоявшему напротив Тома Каррадерза, готовясь наложить повязку из липкого пластыря на аккуратно зашитую рану. Это обстоятельство обрадовало ее.

— Санитаров сюда, пожалуйста, — произнесла она приятным голосом и последовала за хирургом к умывальнику, нагнулась, чтобы поднять сброшенные им на пол халат и колпак. Привыкшая за годы работы к дурным манерам хирургов, София, не говоря ни слова, бросила белье в ведро. Она спокойно стояла, пока сестра развязывала ей халат и снимала с нее колпак и маску, за которой скрывалось довольно миловидное, хотя и простоватое лицо. Миловидность эту придавали необыкновенно красивые глаза, обрамленные очень темными ресницами, ибо нос ее был самым обычным и непримечательным, рот, пожалуй, чересчур большим, а волосы, собранные в пучок, делали ее похожей на мышку. София была невысока, пожалуй, даже мала, но ее исключительно красивая фигура отлично компенсировала недостаток роста.

В санитарной комнате она присоединилась к двум коллегам — атмосфера тут царила дружелюбная и непринужденная. Все трое устали и хотели домой.

— Который час? — спросил Том.

— Почти шесть, — ответила София, продолжая мыть в раковине инструменты. — Если вы торопитесь, то можете уходить.

— А какие планы на вечер у тебя? Назначено свидание?

София закрыла кран. В глазах ее загорелся озорной огонек.

— Оба кавалера продолжают добиваться моего внимания. Ох уж эта моя роковая красота! — усмехнулась она и, простившись, вышла.

Десять минут спустя София уже шагала к дому. Вечер выдался довольно прохладный, несмотря на то, что октябрь только начался. Но все равно вдохнуть глоток свежего, хотя и холодного воздуха после духоты операционной было на редкость приятно. Больница, в которой работала София, находилась в довольно милом районе Лондона; дома вокруг нее были большей частью старые, ухоженные и почти все с верандами. Когда она спешила домой, во многих окнах уже горел свет. Дом, в котором жила София, купил ее отец, — он работал консультантом в этой же больнице. В то время она была еще очень мала. Ее родители погибли в автокатастрофе, когда ей едва исполнился двадцать один год и она только начинала ассистировать в операционной. Ей пришлось поглубже спрятать горе, так как на ее плечи легла огромная ответственность — в одиночку вести дом. На руках у нее осталось трое детей школьного возраста, и она разрывалась между уготованными ей ролями матери, экономки и няньки одновременно, с одной стороны, и значительно урезанной, ущербной служебной и личной жизнью — с другой. И все же ей здорово помогали миссис Гринслейд — бабушка, жившая с ними, и Синклер, служивший денщиком у ее отца во время войны, а после демобилизации прижившийся в их семье. Софии было три года, когда Синклер появился в доме. В ту пору завязалась их дружба, которая длится и поныне. Это был глубоко преданный друг семьи, всеми любимый и уважаемый.

Завернув за угол, София оказалась на улице, где жила. Их дом почти совсем обветшал, и это было заметно даже в сумерках. На тротуаре возле дома стоял мальчик — ее младший брат Бенджамин. Она нахмурилась и ускорила шаг. Должно быть, мальчишка опять попал в какую-нибудь переделку, иначе зачем это высокому господину понадобилось держать его за плечо. София подошла к ним и уже открыла рот, намереваясь сказать что-нибудь в оправдание брата, но ее опередили.