Шэрон Кендрик: Рыжеволосая чаровница

– Что в письме? – спросила она.

– А ты как думаешь?

– Хочу услышать от тебя. – Неужели она надеется отсрочить крах? Вдруг ему написали какую-нибудь ерунду, ну, что она когда-то соврала полицейскому… или что не ходила в школу целых три месяца, потому что мать держала ее дома и не пускала. Дарси облизала пересохшие от волнения губы и посмотрела на Ренцо.

Он презрительно усмехнулся и, вытащив разлинованный листок из конверта, начал читать:

«Вы знаете, что Пэмми Дентон была проституткой? Самой известной во всем Манчестере? Спросите вашу жену о ее мамочке».

– Ни к чему спрашивать, узнаешь ли ты почерк – написано печатными прописными буквами, но предполагаю, что это Дрейк Брадли, и это всего лишь начало неуклюжих попыток шантажа. Разве не так? – холодно добавил он.

Первая реакция – сказать, что она не желает говорить об этом. Потому что… потому что только таким образом она в силах справиться с позором своего прошлого, но… Ренцо – ее муж, отец ее еще неродившегося ребенка. Она не может отмахнуться от грязи в надежде, что этого никто не узнает.

А может, пришла пора прекратить бегство от правды и найти в себе мужество быть тем человеком, каким она является сегодня, а не существом, которое бежит от вчерашних грехов? Сердце громко стучало, во рту была сухость. Надо быть храброй и рассказать Ренцо то, что следовало рассказать давно.

Глубоко вздохнув, она сказала:

– Я все объясню.

Он бросил на нее ледяной взгляд, открыл холодильник и вынул банку пива. Дарси смотрела на него оцепенев – Ренцо никогда не пил спиртного днем.

– Давай, объясняй. – Он сорвал крышку и налил пиво в стакан. Но пить не стал, а поставил стакан на стол, прислонился к подоконнику, продолжая сверлить ее все тем же суровым взглядом. – Я слушаю.

Было бы легче, если бы он кричал, в гневе бросал ей в лицо обвинения. Она встретила бы их с высоко поднятой головой, выстояла бы против его бешенства, привела бы… ну, если не причины, но призвала бы его встать на ее место. А как это сделать, когда он смотрит на нее с холодным презрением? Это все равно что вести разговор с каменной глыбой.

– Моя мать была проституткой.

– Мы вроде уже это выяснили. Представь, но я знаю, что такое проституция. Что конкретно ты хочешь мне объяснить, Дарси?

Все хуже, чем она думала. Он в тихой ярости, ей страшно, она едва его узнает. Словно его тело покрылось толстым слоем льда. Словно вместо крови у него по венам бежит ледяная вода. Каким образом донести до него, что между ними есть что-то ценное, за что стоит бороться? Он очень серьезно относится к ответственности родителя, но в глубине души Дарси знала, что он не женился бы на ней и не остался бы с ней, если бы у них не было чего-то общего помимо ребенка у нее в чреве.

– Мать была наркоманкой. Ну, тебе это известно. А наркотики стоят дорого.

– А женщина всегда может торговать своим телом? – язвительно заметил он.

Она кивнула – отступать некуда.

– Она это и делала, пока внешность позволяла. Моя мать когда-то была красавицей, но очень скоро красота ушла… волосы начали редеть, и тогда…

Дарси покраснела от стыда, вспомнив, как дети в школе издевались над ней. Она думала, что никогда этого ему не расскажет, но сейчас должна. С какой стати защищать память о матери, когда той было безразлично, чью жизнь она рушила, лишь бы добыть дозу и вколоть себе в руку?

– Потом у нее выпали зубы, – еле слышно сказала Дарси, опустив голову и глядя на стиснутые на коленях ладони. – И это было началом конца – она теряла протезы, когда одуревала от наркотиков. Но она продолжала находить клиентов, хотя их уровень падал, а вместе с потерей богатых клиентов становилось все труднее доставать деньги в долг.

И вот тогда-то и наступил настоящий кошмар. Дарси не хотела возвращаться домой после школы, да и на уроках была настолько подавлена, что почти ничего не усваивала. Она не знала, что ждет ее дома, какого подонка она увидит рядом с матерью или, что еще хуже, он может плотоядно смотреть и на дочь. Вот когда она начала опасаться мужчин.

Если бы не появилась добросердечная женщина из социальной службы, Дарси не представляла, чем бы все кончилось. Для большинства возвращение в детский приют означало бы конец всего, но для Дарси это стало спасением.

– Какой-то страшный сон, – бесцветным голосом заметил он.

– Да, страшный сон. Я просто хочу, чтобы ты понял…

– Нет, – прервал ее он. – Я не хочу ничего понимать, Дарси. Больше не хочу. Чего я хочу, так это чтобы ты знала: когда я получил это письмо, то была уничтожена очень важная для меня вещь…