Доминик де Ру: Светские манеры

Поль не делал мне предложения, и я решила: пусть жизнь сама разрешит это проблему. В течение следующих двух лет ничто не омрачало наших отношений. Никто не догадывался о нашей связи, а некоторые знакомые даже удивлялись тому, что никогда не видели Поля у меня на вечерах. Я отшучивалась, что считаю его недостаточно образованным. Ты не представляешь, какой бурный смех вызывали в нашем узком кругу подобные разговоры.

Постепенно тайна, которой мы с Полем окружили свою жизнь, стала для нас обоих невыносимой. Нам были нужны свидетели нашего счастья, и мы хотели, чтобы все восхищались нашей необыкновенной, как нам казалось, любовью. Мы решили выйти в свет и вместе побывали на нескольких официальных вечерах, а в конце года, чтобы окончательно избавиться от измучавшей меня таинственности, я уступила его горячей просьбе и пригласила Поля к нам.

Тебе исполнилось в то время семнадцать лет, и по взгляду, каким Поль окинул тебя, входя в гостиную, я поняла, что ты уже не ребенок. Во время этой встречи я испытывала гордость, видя в твоих манерах проявление моего воспитания. Но на следующий день, когда я спросила мнение Поля о тебе, он так рассеянно стал отвечать на мои вопросы, что я сразу заподозрила недоброе и ощутила ужасное беспокойство из-за того, что ты можешь оказаться моей соперницей.

И ты теперь говоришь мне, что я заставила его обратить на тебя внимание! Боже! Как я хотела доказать себе самой, что этот человек не любил и не может любить никого, кроме меня!

В течение трех месяцев я лишь делала вид, что спокойно отношусь к тому, что он стал бывать в нашем доме чуть ли не каждый день. Я старалась не упрекать его во время наших все более и более редких свиданий.

Только всевозможными ласками с чрезмерно притворным весельем мне удалось как-то после длительного перерыва добиться уединения с ним в нашей общей квартире. Поль пришел ужасно недовольный. Я не замолкала ни на минуту и постоянно смеялась, но он был холоден. Подавая бокал с вином, я страстно прижималась к нему. Я готова была вылезти вон из кожи, только бы он приласкал меня как прежде. Но нет! Поль решительным движением отстранил меня. Я поняла, что между нами все кончено. Я знала, что он любит тебя, но не думала, что он тебе так безразличен. Мне пришлось смириться с мыслью о вашей будущей свадьбе, и я просто кипела от злости, понимая, как низко мне пришлось опуститься перед этим недостойным меня человеком. Остальное ты знаешь сама…

— Но как же ты могла согласиться…

— Я умирала от желания убить вас обоих! Я только делала вид, что рада этой свадьбе, а втайне надеялась на вашу неудачу…

Мари-Анж больше не слушала мать. Значит, все это была игра, которая заставила меня выйти замуж за Поля, закусив губу, подумала она. Хорошую же роль сыграла мама в этом деле! Неужели она и в самом деле не хотела нашего брака?

Эта мысль изводила ее. В глубине души ей хотелось, чтобы это было совсем не так.

В моем теперешнем одиночестве я, кажется, совершенно разучилась любить? Эта женщина, сейчас довольная тем, что может во всех своих любовных неудачах обвинить единственную дочь, не только не вызывает сочувствия, но с каждой минутой все больше отдаляется от меня. Я должна была бы ненавидеть ее, но я не могу, она мне просто жалка. Мне надо успокоиться… Хоть бы она замолчала.

Мари-Анж вздохнула.

— Ты плачешь, Мари-Анж… Я же предупреждала тебя.

— Не беспокойся, это просто от переутомления. Я поеду к себе и отдохну.

Эмильен, как обычно, открыла ей дверь, и Мари-Анж заметила, что пожилая дама недовольна сменой туалета. Конечно же, ей не понравилось, что госпожа так быстро перестала носить траур.

Мари-Анж, тоскуя, ходила из одной комнаты в другую и старалась вести себя так, будто ничего не произошло. Она чувствовала себя совершенно одинокой. Что ж, она не любила Поля, но ей, право, очень не хватало его.

Я слишком привыкла постоянно находиться под чьей-нибудь опекой. Мари-Анж прикусила губку. До свадьбы я слушалась маминых советов, потом в течение двенадцати лет все вплоть до мелочей в моей жизни решал Поль. А теперь эта долгожданная свобода причиняет мне только страдания. Одна, совершенно одна; даже эта тишина, которая, кажется столь необходимой сейчас, становится для меня невыносимой. Господи, все это, наверное, выглядит со стороны ужасно смешно… Мари-Анж взяла книгу, но тут же отбросила ее.

Подали обед. Великолепная сервировка, которую так любил ее покойный муж, вызвала у Мари-Анж новые воспоминания.