Чарлз Мартин - Там, где кончается река

Из-за чайного окраса Сент-Мэрис называют Черной рекой. Двести лет назад моряки частенько заходили в залив Камберленд и поднимались по течению аж на восемьдесят километров, до Трейдерс-Хилла, пополняя запасы свежей воды, поскольку дубильная кислота делала ее пригодной для питья надолго — на все время трансатлантического перехода.

В период засухи Сент-Мэрис страшно мелеет и может сузиться до полуметра. У истоков, в Мониаке, это всего лишь ручеек. Но достаточно проливного дождя, и река вздувается; вблизи океана ее ширина достигает почти двух километров, а глубина кое-где равна девяти-десяти метрам. Нормальная скорость течения — восемьсот метров в час, а в половодье в несколько раз больше.

Здешние паводки — коварная штука. Вода поднимается без предупреждения. Только что ты спал на берегу, светила луна и на небе не было ни облачка, а через шесть часов просыпаешься и обнаруживаешь, что спальник промок, а в палатке воды на три дюйма. Наводнение здесь не обрушивается на тебя. Оно возникает снизу. Из ниоткуда.

Тот, кто обитает на реке, обычно задается двумя вопросами, прежде чем строить дом, — какова наивысшая точка подъема воды за последние сто лет и можно ли возвести жилище выше этого уровня. Поскольку ни одна страховая компания в здравом уме не станет покрывать ущерб, причиненный Сент-Мэрис, большинство домов здесь стоят на сваях. Даже церкви.

Но невзирая на это, берега усеяны коттеджами, рыбными садками, бассейнами, причалами, веревочными качелями, канатными дорогами, закусочными. Есть даже колония нудистов. Побережье кишит жизнью, точь-в-точь как муравейник. Сент-Мэрис, от устья до истока, — одна из последних девственных территорий на Юге.

Дождь вынудил меня ползти черепашьим шагом, поэтому я съехал с дороги под эстакаду. Эбби лежала на заднем сиденье и дремала. Каждые несколько минут она бормотала что-то неразборчивое.

Лекарства — это самое худшее. Они оставляют человеку лишь исчезающие воспоминания. Эбби долго и отчаянно пыталась держаться, но память как вода ускользала меж пальцев.

Я забрался на заднее сиденье и лег рядом с женой. Она свернулась клубочком и прижалась ко мне. Я вытащил из кармана рубашки полиэтиленовый пакетик, в котором лежала пожелтевшая газетная вырезка. Несколько лет назад я научился прибегать к любым средствам, чтобы поддерживать в Эбби надежду, отвлекать ее от болезни. Я знал: если она начнет сосредоточиваться на том, что происходит здесь и сейчас, то быстро выдохнется.

Эбби приоткрыла глаза, улыбнулась и кивнула. Она готова была подыграть.

— Мне бы хотелось… — шепнула она.

Во всем виноваты лекарства. Болевой порог у Эбби достаточно высокий. Она изрядно натренировалась. Ее лицо говорило о том, что сейчас она борется изо всех сил.

Эбби вечно страдала от мигреней. Она буквально все принимала близко к сердцу, и напряжению нужно было куда-то деваться. Возможно, отчасти в этом виноват ее отец. Мигрени быстро возникали и неохотно проходили. Ко времени нашего знакомства Эбби перепробовала с десяток различных препаратов, йогу, иглоукалывание и массаж, но это не приносило ей облегчения.

Когда мы оставались одни, она приставляла мой указательный палец к своему виску. Это значило: «Обведи меня». Начиная от виска, кончиками пальцев я касался ее уха и шеи, спускался к ключицам и груди, потом рукам, запястьям, изгибу бедер, касался коленей, икр и ступней. Часто Эбби засыпала в процессе, а когда просыпалась — мигрени уже не было.

Я повел пальцем по телу жены.

— Номер один.

Эбби сглотнула.

— Покататься на старой карусели.

— Два.

Она говорила с закрытыми глазами.

— Сделать «мертвую петлю» на старом самолете.

Пожелания были напечатаны без определенного порядка. Когда репортер чего-то не понимал, он переспрашивал, и Эбби объясняла. Он опубликовал все так, как она сказала, а для пущей ясности снабдил статью авторскими отступлениями.

— Мне нравится, как ты это говоришь. Повтори еще разок.

Эбби облизнула губы. Языку нее был белый как мел. Она с трудом выговаривала «м».

— «Мертвая петля».

— Дальше.

— Пить вино на пляже.

— Мы еще и полпути не прошли.

Она опустила голову мне на грудь и глубоко вздохнула.

— Номер четыре, — подсказал я. Эбби помедлила.

— Забыла.

Приятно сознавать, что жена еще не утратила чувство юмора.

— Сомневаюсь, — усмехнулся я.

Она тихонько засмеялась. Я потряс перед ней газетой.