Одри Хэсли: Ради любви…

— Боже милостивый, ты?..

Глубокие обертоны такого знакомого голоса заставили ее кровь быстрее бежать в жилах. Нет, не может быть, сказала она себе, не в силах поверить в происходящее и чувствуя легкий озноб. Видно, я перенервничала гораздо сильнее, чем думала, и теперь сознание сыграло со мной эту чудовищно злую шутку!

Наконец Шерил обернулась, не в силах поверить, что момент, о котором она все эти шесть лет запрещала себе даже думать, настал… Да нет, быть этого не может!

Но, увы, как воплощение наихудших кошмаров, какие только можно представить, перед ней возник Сидни Спенсер, собственной персоной, и он шел прямо к ней.

— Увидев фамилию Джонс, я, естественно, заинтересовался. Но потом решил, что это просто совпадение.

И вновь бархатные обертоны этого голоса обволокли сознание Шерил каким-то необъяснимым туманом. Многословный протест готов был сорваться с ее языка, но она ограничилась лишь краткой репликой:

— К несчастью для нас обоих, это не совпадение.

Шерил была потрясена холодным спокойствием собственных слов, которых даже не готовила. Но, когда взгляды их пересеклись, воспоминания нахлынули с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Последняя надежда, что это ошибка, что она, зажмурившись и открыв глаза, увидит совсем другого человека, увы, оказалась тщетной. Это Сидни! Все та же манера держаться, которая всегда выделяла его из толпы, все та же неотразимая красота этих божественно изваянных черт…

— К несчастью? — В глазах Сидни на мгновение вспыхнула злость, что явно противоречило отрешенной холодности поведения. — Искренне надеюсь, что это не так.

Нет, подумала Шерил, пытаясь восстановить дыхание, нет, ничего не изменилось. Особенно эти жгуче-карие глаза с зелеными крапинками, которые, когда страсть овладевала Сидни, вмиг растворяли свои изумрудные вспышки в кипящем мраке, подобном мраку штормового моря. Она потрясла головой, пытаясь прогнать мысли и образы, навеянные прошлым.

— Боюсь, ты застал меня не в лучшие времена. — И вновь она удивилась неслыханному спокойствию собственных слов, возникшему неизвестно откуда, ведь в душе ее царило такое смятение, что Шерил с трудом удалось отвести взгляд от магнетически действующих на нее глаз Сидни. — Я жду консультанта.

— Знаю. Ведь я и есть этот консультант.

Шерил вдруг покачнулась, но Сидни успел подскочить и поддержать ее за плечи.

— Думаю, лучше тебе присесть.

Он провел ее к одному из кожаных кресел, стоявших у низкого столика в углу комнаты, усадил и сам уселся напротив.

Шерил глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, но в душе ее царил сущий хаос, состоящий из смущения и протеста.

— Может, чего-нибудь выпьешь? Кофе или напиток покрепче?

— Нет, ничего не надо, — ответила она охрипшим вдруг голосом. — Единственное, чего я хочу, это выяснить, подтвердился ли диагноз доктора Лорда.

— Да, подтвердился. Исследования показали, что у твоего сына классический случай ущемления грыжи. Вся симптоматика просто как из учебника.

— И его будут оперировать?

Слова «у твоего сына» пробились в ее сознание и затопили его горечью. Есть ли у Сидни дети? Шерил не впервые задавалась этим вопросом. У него и у той женщины, имя которой навсегда останется для нее тайной…

— Да. Это необходимо, иначе может развиться перитонит. — Профессиональная будничность его тона помогла Шерил справиться со шквалом посторонних мыслей. — Но не беспокойся, я объясню все, в чем у тебя есть сомнения, отвечу на все вопросы, которые у тебя возникнут. — Видя, что Шерил отвернулась и молчит, он добавил: — Может, ты предпочитаешь обсудить предстоящую операцию с другим хирургом? Так я это легко устрою.

— Мне все равно, с кем говорить, — солгала Шерил. — Меня интересуют только факты.

Он кивнул и пустился в объяснения, стараясь не особенно загромождать свою речь медицинскими терминами.

Предмет разговора значил для Шерил больше самой жизни, а потому она подавила неприязнь к этому мужчине и внимательно выслушала его. Но какая-то часть ее сознания существовала отдельно, сосредоточившись исключительно на человеке, говорившем все эти слова.

Шерил видела, что прошедшие годы наложили на Сидни свой отпечаток. Некогда мягкие очертания молодого лица теперь стали четче, обрели жесткость. Красота двадцати шестилетнего мужчины в тридцать два стала мрачнее, а во взгляде иной раз мелькало нечто такое, от чего лицо казалось опустошенным.

А он тем временем закончил свою импровизированную лекцию и спросил: