Кетлин О'Брайен - И жизнь подскажет…

Ноги Хилари двигались сами по себе, не подчиняясь ее воле, — правая, левая, правая, левая… Сама она плыла где-то рядом. Налево, потом направо. Уже скоро. Где-то совсем рядом за стеклянной дверью спит дочка Марлин, и крошечное сердечко ее тикает, как часовая бомба.

Налево, потом направо. Вот и детское отделение. У дверей толпятся счастливые родственники: внутрь их не пускают, но они сгорают от желания хоть одним глазком взглянуть на маленькое чудо, появления которого на свет так долго и терпеливо ждали.

В отличие от них Хилари не спешила поднять глаза. Ее обуревало безумное и малодушное желание сбежать, сделать вид, что никакого ребенка вообще не существует. Господи, как это возможно? Крохотный беспомощный младенец, не способный даже поднять голову, оказался без вины виноватым в трагедии, которая исковеркает судьбы троих взрослых людей…

Коннер стоял к ней спиной, но Хилари сразу его заметила. Как не узнать эту широкую мускулистую спину, которую нынче ночью она изучила во всех интимных подробностях? На нем — тускло-серый деловой костюм, того же оттенка, что и седина на висках. Хилари пошатнулась и схватилась за стену, чтобы не упасть. Итак, он уже здесь.

Стоит поодаль от остальных; взгляд его обращен не в общую палату, а в закуток для недоношенных, где в инкубаторах под обжигающими ультрафиолетовыми лучами лежат крохотные голенькие младенцы, и глаза у них, словно в фантастическом фильме, заклеены какими-то черными нашлепками.

Но почему? Почему он смотрит туда? В той палате лежат недоношенные и больные дети. А с девочкой Марлин все в порядке, так сказала медсестра. Хилари открыла рот, чтобы позвать Коннера, но слова застряли у нее в горле и из уст не вырвалось ни звука.

И все же он обернулся к ней. Хилари отшатнулась. Она узнала Коннера по фигуре но это лицо было ей незнакомо: холодный, лишенный всякого выражения лик мраморной статуи. А глаза… У нее подогнулись колени, и сердце ухнуло куда-то вниз. Глаза его были словно два ружейных дула, нацеленные прямо на нее.

— Хилари. — Никогда прежде она не думала, что возненавидит звук собственного имени. — Пришла посмотреть на ребенка?

Хилари кивнула, не доверяя собственному голосу. Что с ребенком? Почему Коннер смотрит на нее, как на врага?

— Подойди сюда, — приказал он. — Я тебе покажу.

Хилари повиновалась. Железными пальцами Коннер схватил ее за плечо и повернул лицом к палате для недоношенных.

— Вон она. Во втором инкубаторе.

Хилари охнула — не столько от боли, сколько от ужаса и жалости. Крошечная голенькая девочка лежала в ярком свете ультрафиолетовых ламп, беспомощно шевеля ручками и ножками и жалобно скуля, словно новорожденный котенок. Глаза ее, как и у всех остальных детей, были заклеены черным. Тонкие пальчики беспомощно хватали пустой воздух. От этого зрелища у Хилари разрывалось сердце.

— Что с ней? — дрожащим голосом спросила она. — Почему она… здесь?

— О, ничего страшного! — бодро ответил Коннер.

По этой неестественной бодрости в голосе она вдруг поняла, что Коннер близок к сумасшествию. И неудивительно — несколько месяцев после смерти брата, угнетаемый ночными кошмарами, он ходил по краю пропасти. Но что произошло? Что толкнуло его вниз, навстречу караулящим во тьме драконам безумия?

— Небольшая, совсем крохотная проблемка! — все с тем же безумным весельем в голосе продолжал Коннер. — Резус-несовместимость. Необходимо облучение ультрафиолетом.

Хилари хотела взглянуть ему в лицо, но железная рука Коннера не давала ей повернуться.

— Что значит «резус-несовместимость»? — слабым голосом спросила Хилари. Плечо у нее уже онемело и не чувствовало боли; ах, если бы могла онеметь и душа!

— Это связано с кровью. Видишь ли, если у матери резус отрицательный, а у отца положительный, то ребенок во время родов может наглотаться крови, несовместимой с его собственной. Это совсем не опасно — так, небольшое недомогание, только и всего. Лечится облучением. Ей придется провести в инкубаторе день или два — и все будет о'кей.

Хилари должна была вздохнуть с облегчением, но не могла. Коннер по-прежнему крепко сжимал ее плечо, и в голосе его слышалось злорадное веселье, почему-то напомнившее ей о школьных годах. Таким голосом испорченный мальчишка разговаривает со своей жертвой, которой готовит какой-нибудь жестокий розыгрыш.

— И… — пробормотала Хилари, — и… что же? Я хочу сказать, что случилось…

«С тобой», — хотела сказать она, но на это ей не хватило смелости. Фраза осталась незаконченной.