В пятницу, на следующий день после свадьбы Елены, Сорель пошла на открытие выставки тихоокеанского дизайна в галерее, принадлежащей другу семьи. Она разглядывала драпировку из натурального шелка, дававшую современную интерпретацию традиционного рисунка островов Кука, когда поняла, что рядом стоит высокий мужчина. Шестое чувство подсказало ей, кто это, еще до того, как она обернулась и увидела, что на нее сверху вниз смотрит Блейз, небрежно держа руку в кармане.
— Что ты тут делаешь? — спросила она.
Он вскинул брови.
— Пришел на выставку, — процедил он и окинул ленивым взглядом ее кремовое платье без рукавов, гладкое, но с золотым ремешком и довольно глубоким вырезом. — Весьма интересно.
До момента встречи с Блейзом она считала, что платье ее вполне скромное, но он смотрел так, что она засомневалась в этом. При его росте, решила она, он видит больше того, что ей продемонстрировало зеркало.
Она глубоко вздохнула, надеясь отогнать зарождающийся румянец смущения, но его глаза безжалостно проследили за подъемом и опусканием груди, потом вернулись на лицо с бессердечной насмешкой.
— Где Чери? — спросила она.
Насмешка превратилась во что-то другое.
— Придет попозже. Она на помолвке.
Помолвка. Слово ударило по мозгам, как погребальный звон. Глупо. Даже если Блейз и Чери помолвлены, ей нет до этого никакого дела.
Сорель отвернулась и отошла к следующему экспонату — гладкой резной скульптуре из какого-то легкого дерева.
Блейз опять оказался под боком.
— Ты одна?
— Да. — Она не смотрела на него. — Родители приглашены на ужин.
— Наверное, ты растеряла всех старых друзей.
Она пожала плечами.
— Не всех. Если понадобится, друзья у меня найдутся.
Маленький мальчик кинулся к деревянной скульптуре, чтобы ее потрогать. Мать нагнала его, и Блейз отодвинулся, чтобы дать ей место, задев рукавом голую руку Сорель. Она уловила запах его тела и лимонного крема после бритья (он и раньше им пользовался), и на нее внезапно накатила волна желания.
— Извините, — выдохнула молодая женщина, оттаскивая своего непослушного отпрыска.
— Ничего страшного. — Блейз легким движением руки коснулся талии Сорель, и они отошли к стеклянной витрине, защищающей нефритовую подвеску на тонкой золотой цепочке. Старательно отрегулированный свет подчеркивал красоту зеленого камня. — Цвет твоих глаз, — тихо проговорил Блейз. Сорель вздрогнула, подняла на него глаза, но он уже отвел свои. Потом поморгал, как будто что-то пришло ему в голову. — И не подумаешь, что он настолько твердый, что используется для изготовления оружия. В доевропейские времена ремесленники народа маори с помощью каменных инструментов обстругивали зеленый камень, который у них назывался «поунами», и делали остро заточенные боевые дубинки, иногда украшая их тонкой резьбой.
— Для такой работы нужно терпение, — заявила Сорель. Годы работы. Зато потом камень будет украшать ухо бойца или обовьет шею красавицы, а может уйти в погребальное снаряжение. — И мастерство.
— Говорят, заключительный этап обработки — это когда женщины трут нефрит о свои бедра. Образованные помощницы.
Она слегка улыбнулась.
— Сегодня женщины находят занятия получше.
Блейз засмеялся.
— Кстати, как идут поиски работы?
— Я еще не решила, останусь ли здесь. — Сорель переключила внимание на замысловатые завитки резьбы.
— У тебя там с кем-нибудь завязались отношения? — спросил Блейз. — Позволь высказать догадку: ты подумала и решила, что лучше к нему не возвращаться, будешь писать ему письма.
Сорель вспыхнула.
— Нет у меня ни с кем отношений! И я не просила тебя строить догадки и советовать, что мне делать.
Она пошла дальше, но он двинулся за ней.
— На свадьбе Елены и Кэма ты сказала, что несвободна, — напомнил он. — И завела пластинку насчет того, что стала бы делать, если бы захотела.
— Я сказала совсем не так. Я сказала, что недоступна. Думаю, ты чувствуешь разницу.
Блейз некоторое время молчал, уставившись на хитроумную резьбу с инкрустацией из мерцающих раковин, висящую на белой стене.
— Так у тебя нет… приятеля?
— Мне не нужен мужчина.
Он повернулся к ней, и в глазах засветилась внезапная надежда.
— Не хочешь ли ты сказать, что все годы жила монашкой?
Она посмотрела на него в упор.
— Я ничего не хочу сказать. Как я живу — мое дело и тебя не касается! Что ты так усиленно интересуешься моими делами?
У него по лицу пробежала тень, губы сжались в прямую линию, но он тут же пожал плечами и равнодушно подытожил:
Читать дальше