Дорис Уайли: Хочу вернуть тебя

Боб поднял голову.

— При чем здесь я? Бретт Кроуз не посмел бы задавать вопросы о тебе мне. Он спрашивал других парней.

Фиби сжала губы и нахмурила брови. Интересно, с каких это пор Бретт собирает информацию о ней? Он был ее другом, ее тайной, ее любовью. Но эта сказка давно закончилась, и начался кошмар.

— Я сидел в баре с Кэрком Парклендом, мы разговаривали, и я видел, как вопросы Кроуза бесили его, — продолжал Боб. — Ты знаешь, хотя, думаю, тебе это не слишком понравится, Фиби, но Кэрк воображает тебя своей девушкой.

В ее глазах промелькнуло раздражение. Было очевидно, что их отношения с Кэрком не более чем дружба. Она знала его с самого детства и знала, что он влюблен в нее, но роман между ними — всего лишь плод его воображения.

— Я беспокоюсь о тебе, Фиби, не из-за Кэрка, конечно, а из-за этого парня, Кроуза. — Боб посмотрел на нее достаточно выразительно и серьезно.

— Полегче, Бобби, — сказала она, стараясь совладать со своим голосом. — По-видимому, я просто не существую для него. О возобновлении романа не может быть и речи.

Боб одним глотком допил свой кофе и поставил чашку на кассу. Он ждал, скажет ли она что-нибудь еще, и уже приподнял уголки своих губ в полуулыбке. Но Фиби не собиралась продолжать беседу.

— Попробую поверить тебе, сестренка, а теперь лучше приступлю к работе. Мне кажется, я обещал разобраться в подсобке?

Так и не дождавшись ответа, он угрюмо поплелся на задний двор, заплетаясь ногой за ногу, как будто кто-то тащил его на электрический стул. Фиби рассмеялась над его кривлянием, но как только его спина скрылась в проходе, присела на стул и погрузилась в свои мысли. Все, о чем она могла думать в этот момент, было связано с Бреттом Кроузом, с его нынешним приездом в Конуэй.

Фиби закрыла глаза и увидела его таким, каким встретила в юности. В свои двадцать Бретт был отчаянным парнем. У него единственного в городе был мотоцикл, и школе он предпочитал скорость и свободу. Только он на бешеной скорости мог пытаться поймать ветер. И только он занимал все ее воображение. При этом волнующем воспоминании у нее перехватило дыхание, а сердце сжалось.

Стоящий у вырытой могилы пастор произнес: «Аминь», — и гроб опустили в землю. Где-то неподалеку невидимая птичка тянула ноты счастливой мелодии, как будто нарочно окружая смерть песнью жизни. Голос преподобного некоторое время еще монотонно звучал, но затем затих, и Бретт поднял наполненные скорбью глаза.

Его мать не хотела, чтобы он уезжал из Конуэя на долгие двенадцать лет. Но и возвращаться было нельзя после того ужасного подозрения. Скучая по матери, Бретт посылал ей билеты до Нью-Йорка и обратно по крайней мере дважды в год, но она приезжала только однажды. Воспоминание об этом мучило его. И сейчас он очень сожалел, что Синтия Кроуз не видит возвращения своего блудного сына. Ведь только ее смерть заставила беглеца вернуться в родной город.

Бретт провел рукой под воротом рубашки и удивился, почувствовав, что шея влажна от пота. Он поднял глаза и увидел яркое солнце на безоблачном небе, которое, оказывается, припекало уже давно, с тех пор как они прибыли на кладбище. Но Бретта на протяжении всей церемонии сковывал леденящий холод.

Пастор наконец закончил поминальную молитву и осторожно закрыл Библию, призывая единственного родственника умершей к участию в обряде. Все присутствующие также выжидающе смотрели на этого красивого мужчину. Он был высок и строен, а смоляные волосы подчеркивали высокие скулы и оливковый цвет кожи. Гордая осанка говорила об уверенности в своих силах.

Шепча молитву, Бретт положил на могилу матери чайную розу на длинном стебле — это был ее любимый цветок. Затем рукой смахнув выступившие на глазах слезы, он мысленно поблагодарил Синтию за то, что, будучи независимой и гордой женщиной, она не побоялась родить ребенка вне супружества. Самостоятельная и сильная духом, она вырастила сына без чьей-либо помощи и передала ему свою гордость и прямоту.

Бретт отвернулся от скорбного места и молчаливо принял соболезнования небольшой группы горожан, пришедших на траурную церемонию. За многие годы он так и не смог понять, почему его мать не уехала из города вместе с ним. Синтию никогда не игнорировали, как его, но все же ее принимали не слишком искренне и радушно в домах со старыми устоями. И это несмотря на то, что она учила детей из этих семейств в старших классах и вникала во все их проблемы. К ней все равно относились с пристрастием и без конца давали понять, что она не их круга. Да и сейчас на кладбище собралось не больше двадцати человек. А хоронили бы кого-нибудь другого, сюда пришли бы толпы оплакивающих.