Алисон Эшли - Цена любви

— Значит, его вина уже доказана?

— Выходит, что да, хотя мне все это кажется достаточно надуманным — вроде показательной порки, которую решила вдруг устроить налоговая полиция. Так я могу рассчитывать на тебя?

— Можешь, хотя, если уж быть честным до конца, я с куда большим удовольствием провел бы этот день с Кевином.

— Понимаю тебя, Дэниел. Но ты единственный, кому я могу поручить столь щекотливое поручение.

Поговорив еще немного с отцом, Дэниел забрал свою машину со стоянки главного офиса и, выехав на Мейвуд-стрит, направил свой автомобиль к расположенному с южной стороны Центрального парка родительскому дому.

Донесшийся с кухни запах горячих кукурузных лепешек вытеснил из головы Джессики все связанные с событиями прошедшего дня невеселые мысли. На несколько мгновений она словно вновь вернулась в детство, в то самое время, когда не было в ее жизни никаких волнений и каждый день был полон не омраченного ничем счастья. Задержавшись на площадке второго этажа, она внимательным взглядом окинула лестницу и видневшийся внизу холл. Внешне в доме все осталось по-прежнему, но невидимая глазу печать отчуждения уже властвовала над ним. Вздрогнув всем телом, Джессика бросилась вниз по лестнице и остановилась только на пороге кухни. Это место всегда было для нее неистощимым источником тепла и света и даже теперь, когда детство осталось далеко позади, здесь ее душа обретала то, о чем давно уже забыл разум.

— Джессика! Как же я рад, что ты все же вернулась домой! — Ланьи! — Бросившись в объятия старого слуги, Джессика почувствовала, как предательские слезы брызнули у нее из глаз. Ланьи всегда был добрым духом «Фледжберри», и, увидев его сейчас, Джессика почувствовала, как долгожданное спокойствие снисходит наконец на ее душу.

— Добрый вечер, Ланьи, — как в детстве, вытерев глаза рукавом, произнесла она. — Я так рада, что вернулась домой. Париж — это чудесно, но дома куда лучше. Я так соскучилась по папе, по тебе и по Эдварду. Но, когда поняла, что никто меня не встретит, чуть с ума не сошла от беспокойства. Потом еще «Фледжберри-хауз» без единого светлого пятна и вдруг такой постаревший отец… Что все же случилось, Ланьи? Отец так ничего и не объяснил мне, сказал, чтобы я сначала приводила себя в порядок, затем ужинала… Что все это значит? Отец болен? И почему я не должна была возвращаться домой?

— Извини, Джесс, но я не вправе отвечать на эти вопросы. Мистер Крафт запретил мне говорить что-либо, он сам хочет рассказать тебе обо всем.

— Ну хорошо, хорошо. Скажи только, это никак не связано с мистером Лоузом?

— Думаю, нет. Но давай я все же сначала накормлю тебя. Есть горячие лепешки с сыром, жареный цыпленок под белым соусом, ежевичный мусс, йогурты и кофе.

— Прекрасно, Ланьи. Я буду все. Никогда еще не чувствовала себя такой голодной.

Вглядываясь в царящую за окном темноту, Ричард Крафт лихорадочно подбирал слова, которые собирался сказать дочери. Еще совсем недавно он был богатым и всеми уважаемым человеком, а сейчас он не только банкрот, но еще и преступник, по крайней мере так утверждают газеты.

Бойд Дженкинс, мерзкий ублюдок! Продать на сторону дело пятилетнего труда всей компании! Вот кого нужно судить! Но разве можно судить того, чей тесть является пусть не вторым, но и не десятым лицом в государстве?! Господи! Что же будет теперь с ним самим и, самое главное, с Джессикой?!

Сокрытие доходов! Всего две недели — и он бы обязательно выплатил требуемую сумму! Всего две недели! И что в итоге?! В итоге он — всеми презираемый укрыватель доходов!

Никогда еще Джессике не было так страшно, как сейчас. Оттягивая начало разговора с отцом, она без умолку говорила о красотах Парижа, но где-то в глубинах ее сознания уже включился некий счетчик, который слышала она одна и который то и дело напоминал о том, что, как ни откладывай проблему, она не станет от этого менее весомой. Выпив еще одну чашку кофе, Джессика встала из-за стола и, поблагодарив Ланьи, направилась к отцу. Идя по коридору и поднимаясь затем по лестнице, она машинально отсчитывала шаги, и каждый последующий шаг давался ей с еще большим трудом.

Он скорее почувствовал, чем услышал приближение дочери благодаря едва уловимым, известным ему одному признакам. Подождав, когда она войдет в комнату, Ричард отошел от окна и, пригласив Джессику войти, закрыл за ней дверь. Оттягивать разговор не имело смысла, но как же трудно было приступить к нему! Спазм сковал горло, и несколько бесконечных, тянущихся словно резина секунд он не мог произнести ни слова. Время, самый ненадежный его союзник, остановило свой ход, и в образовавшемся безвременном пространстве он смог наконец собраться с силами для предстоящего разговора. Откашлявшись, он притянул дочь к себе и, обняв, вдохнул родной, оставшийся таким же, как и в детстве, запах чистой кожи и лавандового мыла. Уловив устремленный на него взгляд, Ричард наяву ощутил, как рвется в клочья его душа, и не в силах больше оттягивать самый трудный в своей жизни разговор, жестом предложил дочери сесть в кресло.