Валери Парв: План похищения

— Почему мной? — спросил он.

— Если бы не вы, я не была бы сейчас в таком затруднительном положении.

— Едва ли это моя вина, — сказал он, чувствуя крайнее раздражение, — я не просил, чтобы меня похищали посередине официальной встречи. Мое единственное преступление в том, что я тот, кто есть.

— Вот именно, — сказала она, — вы — это вы, а я — это я. Если бы вы не оказались в подобном положении, вы не уделили бы мне и части своего дня.

— Я бы обязательно провел с вами день, вне зависимости от ситуации, — заверил он ее, зная, что говорит правду.

— Неужели? Еще скажите, что совершенно неважно, что вы будущий король страны, а я какая-то швея, имеющая ребенка и с трудом зарабатывающая себе на жизнь.

— Вы свои мысли высказываете или вашего брата?

— В основном моего брата, я думаю, — горько сказала она. — Я не занимаюсь всякими умствованиями. Есть одно золотое правило, которого я стараюсь придерживаться.

— Не нужно поступать с другими так, как вы не хотели бы, чтобы они поступали с вами, — перебил он ее. Он всю жизнь руководствовался этой философией и был уверен, что и она тоже. И тут же добавил: — Хотя то, что вы сейчас делаете, идет вразрез с вашим золотым правилом.

Ее глаза метнули огонь.

— Вы думаете, я не знаю? Если бы был какой-то другой путь, поверьте, я выбрала бы его.

Тогда он бы нашел для нее другой путь, который устроил бы их обоих. Он полагал, что добьется своего. Сейчас он был в неподходящем для высокопарного языка положении.

— Вы не могли бы меня по крайней мере развязать? — спросил он.

— Не сейчас, — сказала она, нервно взглянув на закрытую дверь.

Значит, подумал он, есть надежда, что она сделает это, когда будет безопасно. Как прекрасно, ведь он снова увидит ее, такую добрую, отзывчивую и такую красивую. А сейчас надо успокоиться и пока не думать о ней. Все-таки, как ни говори, она остается его тюремщицей. Однако не думать о ней он не мог.

— Что ты делаешь? — спросил брат, когда Мэган появилась на кухне.

— Бутерброды. Принц голоден.

Отвечая, Мэган сжалась, ожидая удара, но его не последовало. Мало того, она увидела в глазах брата раскаяние, совсем не походившее на ту презрительную усмешку, которая обычно появлялась на его лице. Высокий, с хорошо развитой тяжелыми работами мускулатурой, он немного сутулился, как будто нес весь мир на плечах. Мэган любила брата и хотела, чтобы в его взгляде не было такой горечи, как будто между ними было не восемь, а сто лет разницы.

— Не вздрагивай, как будто я монстр. Я ведь не собираюсь бить тебя, — сказал он, и в его голосе звучала обида.

— Но вчера же ты меня ударил, — мягко напомнила она.

— Я знаю. И сожалею. Я не хотел, так уж получилось. Сейчас для нас нелегкое время, но я надеюсь, скоро все будет закончено.

Она была рада, что Шейн встал спиной к ней: он не мог увидеть, как сильно тряслись ее руки. За окном большая тень не переставая, как маятник, двигалась взад и вперед. Друг Шейна, Дейв, охранял коттедж. Другие — наблюдали за пространством между садом, прилегающим к дому, и окраиной леса. Мэган указала головой в сторону комнаты Молли.

— И когда же вы сделаете свое дело? Вы собираетесь убить пленника? — произнесла она, и ей стало не по себе. Даже думать об убийстве она не могла.

— Никто никого не убивает, по крайней мере не под моим присмотром. Как только мы получим от принца то, что нам нужно, мы отпустим его.

— Как вы сделали с королем, — не могла не сказать она.

Шейн передвинул свою мятую бейсболку с эмблемой эдембургских медведей на затылок. Он разозлился.

— Что ты так заботишься об этих паразитах? Мы не хуже их. Если бы не какие-то древние законы и случай рождения, я мог бы править страной вместо них, купаясь в богатстве, а все бы шаркали и раскланивались передо мной.

— Несомненно, — сказала она, слыша подобные речи от него всю жизнь.

Когда Мэган была ребенком, она верила им. Она хотела верить им. Шейну было семнадцать, когда их родители утонули. Паром, на котором они поехали навестить друзей, натолкнулся на скалу и затонул. Мэган тогда было девять лет. После трагедии она льнула к брату как к спасательному кругу.

Он пообещал заботиться о ней, но был слишком молод, чтобы ему доверили сестру. Ее отдали на воспитание престарелой кузине, Шейн приходил навещать ее, уверяя, что возьмет к себе, как только станет достаточно взрослым и заработает денег, чтобы заботиться о них двоих. После смерти Матильды Шейн взял к себе пятнадцатилетнюю Мэган, хотя обещанного богатства он так и не достиг. Зато очень много он говорил о несправедливости жизни, обвиняя власть имущих.