Рэй Морган: Кто заставит сердце биться...

— Ты не смог усыновить ребенка? Из-за сумасшедшей приверженности кровным узам и их законам?

— Да. Я знаю, что это не одно и то же.

Майкл не сводил с нее глаз, а она не знала, что сказать. Темноволосая голова дернулась назад, словно Майкл подумал, что ей нет дела до его проблем. И Чар очнулась, схватила его за руку, принуждая выслушать ее.

— Знаешь, что я скажу? Ты ненормальный. Представь на минуту, что я бы бросила тебя только из-за того, что не смогу иметь от тебя детей!

— Чар, я уже проходил через это. И знаю, к чему приводят разговоры.

Ее голубые глаза превратились в узкие щели, душа налилась яростью.

— Я понимаю подтекст. — Голос дрожал от обвинения. — В твоей голове засела мысль, что ты никогда не сможешь стать хорошим отцом для моих мальчиков только потому, что ты им не родной. Ты же это пытаешься мне сказать?

Он в нерешительности молчал, но, когда раскрыл рот, боль просто выплеснулась наружу:

— Я не знаю, могу или нет.

Чар раскачивалась из стороны в сторону от гнева на него, на себя.

— Все, что я знаю, — это… если ты не уверен в своих силах, значит, ты не справишься. А если не справишься… то нет смысла продолжать наш разговор.

Майкл вздрогнул.

— Именно так.

Ее глаза вспыхнули.

— Именно так.

Он пожал плечами.

— Догадываюсь, это прощание.

Она кивнула.

— Прощай, Майкл. Мне жаль, что ты решил стать несчастным.

Майкл хранил молчание. Чар вернулась в свою комнату и десять минут расхаживала взад и вперед, голова шла кругом от мыслей. Никогда в жизни не испытывала она такой ярости.

Наконец Чар не выдержала, вышла из спальни и постучала в соседнюю дверь. Майкл тут же распахнул ее, словно ждал. По глазам Чар узнала его мысли: физическое томление — причина, по которой женщина приходит к мужчине… и это еще больше разозлило ее.

— Я должна сказать тебе одну вещь, — спокойно начала она, как только Майкл закрыл дверь. — Даже и не думай, что я пришла сказать тебе «согласна», потому что у меня нет…

Он скрестил руки на обнаженной груди — ни дать ни взять статуя греческого бога, только в брюках. От одного взгляда на его торс у Чар перехватило дыхание.

— Тогда ради чего ты здесь? — потребовал Майкл ответа.

Чарин подняла голову и с ненавистью посмотрела на него.

— Есть одна вещь, которую я хочу сказать тебе. Если ты думаешь, что кому-то есть дело до твоего бесплодия… кому-то, кроме тебя… тогда ты самый большой дурак, которого я когда-либо встречала в своей жизни. Единственный человек в мире, который беспокоится об этом, — ты.

Майкл покачал головой как бы с восхищением, но Чар не дала ему возможности и слово вставить.

— Знаешь, что я думаю? Ты пользуешься своей стерильностью, словно щитом, чтобы держать людей на расстоянии, так тебе не придется «трудиться душой» и давать обязательства.

Майкл потянулся к ней:

— Чар…

— Нет, подожди. — Женщина отступила назад. — Мне нет дела до твоей стерильности. Мое отношение к тебе ни на йоту не изменилось. Однако меня беспокоит то, что ты можешь вбить себе в голову, будто я испугалась. Другими словами, обо мне ты подумал в самую последнюю очередь, правда? Это я и должна была тебе высказать.

Чар повернулась и вышла, в душе лелея надежду на то, что он бросится за ней. Но он не бросился. И уже в своей комнате Чар, упав на постель, разразилась в подушку беззвучными рыданиями: дети не должны слышать ее плач.

Следующие несколько дней Чар провела в раздумье. Почему она не подождала, почему не сказала «давай поговорим о нашей жизни утром», когда она смогла бы трезво оценивать события, не дать гневу затмить разум? Почему не указала на непоследовательность, нелогичность в его речах? Почему была так нетерпима?

И самое главное, почему не сказала о своей любви?

Возможно, тогда бы удалось изменить ситуацию. Теперь она никогда не узнает, что было бы: Майкл уехал.

Она и дети распрощались со старым викторианским особняком и переехали в свой дом. Соседи обрадовались их возвращению — строительные работы, а вместе с ними и шум ушли в прошлое. Они даже устроили небольшую вечеринку: было приятно увидеть старых друзей, по которым скучали пару месяцев.

Однако в каждой бочке меда есть ложка дегтя — недоуменный вопросительный взгляд близнецов.

— А где мистер Гекко?

Ронни беспокоился снова и снова, глаза точно блюдца.

— Мама, он должен приехать посмотреть наш дом.

И Рикки, который особенно сблизился с Майклом после случая на пирсе, все повторял: