Одри Хэсли - Пленительное воспоминание

А его матушка еще толкует о том, что он выглядит несчастным! Да как можно выглядеть и быть счастливым, если не знаешь, кто ты есть на самом деле и куда делась привычная жизненная колея?

Это ощущение пустоты не покидало его вот уже восемнадцать месяцев, с того проклятого утра, когда, проснувшись, он обнаружил, что ее нет рядом. Он долго и безуспешно пытался ее разыскать. Порою ему казалось, что она была просто сновидением, призраком. Но ведь она же существовала на самом деле! Стоило лишь закрыть глаза, и ее прекрасное, так возбуждающее его страсть тело и чарующее лицо вставали перед взором Дэна. Боже, если бы только он мог унять свою воспаленную память!

— Дэн, — воскликнула Энн, — ты все время молчишь, а потом удивляешься, почему я волнуюсь! Как же не волноваться, если мой сын чем-то озабочен и не хочет со мной поделиться.

Напускное спокойствие Дэна не обмануло женского чутья Энн, но он продолжал игру.

— А я-то думал, что Дэвид и Гарри более чем удовлетворили твои желания. У них на двоих аж пятеро детей — две девочки и трое мальчишек, а кроме того, есть их жены — достойнейшие женщины из почтенных семейств. По-моему, этого более чем достаточно. Я не имею намерения следовать их примеру. Не становись одной из тех нудных мамаш, что постоянно лезут в личную жизнь детей, а то, глядишь, у меня появится желание навсегда остаться в Лос-Анджелесе.

Ее взгляд, устремленный на него, был полон самой искренней тревоги за него и боли. Дэна охватило раскаяние.

— Прости меня, мамочка. Ты же знаешь, что ты для меня лучше всех девушек мира. И равную тебе найти невозможно…

— Дурачок! — сказала Энн, и Дэн увидел на ее лице улыбку.

Убедившись, что мать успокоилась, он молча откинулся на сиденье и попытался сосредоточиться на красотах знакомых с детства окрестностей. Хотя Бейкерсфилд совсем недалеко от Лос-Анджелеса, но что-то здесь есть особое, родное, чего не может заменить ни одно место в мире, даже самое красивое… Но чтобы фотографировать здесь, требовалось совершенно особое мастерство, которым Дэн в достаточной степени не обладал никогда, в чем не раз сам себе признавался.

Фотография была его страстью с самого детства, а его успех начался с маленьких черно-белых портретов. С тех пор прошло немало времени, и теперь модели и актрисы, пользующиеся услугами Дэна Зарьяна, легко отхватывали теплые местечки даже у самых придирчивых дельцов шоу-бизнеса.

Он был хорошо известен в этом мире и получал недурные гонорары. Но, честно говоря, все это ему уже стало надоедать. Теперь он имел достаточно денег, чтобы не хвататься за любую работу. Теперь он наконец получил возможность воплощать образы, созданные его воображением художника.

А может быть, его мать была не так уж и не права. Может быть, стоило вернуться домой если не для того, чтобы жениться, то хотя бы для того, чтобы начать новую жизнь. Прошедший год был для него очень тяжелым. Дэну требовался отдых.

— Хочешь, я высажу тебя здесь? — предложила Энн, перестраиваясь в крайний ряд к тротуару — Видишь здание напротив? Там клиника. Поднимешься по лесенке наверх, затем пойдешь прямо по коридору до второй двери слева.

Поднимаясь по лестнице, Дэн чувствовал, как у него сосет под ложечкой и замирает сердце. Он прошел по коридору и открыл стеклянную дверь. Из-за стола навстречу ему поднялась симпатичная брюнетка и, улыбнувшись, спросила:

— Добрый день. Чем могу вам помочь?

Синие глаза выжидающе смотрели на вошедшего. Он не ответил на этот взгляд, привычно посмотрев на ее левую руку. Вид обручального колечка с бриллиантом немного успокоил его.

Чуть больше года назад он окончательно привык завязывать знакомства «на одну ночь». Эти связи были его местью женщинам — всем женщинам — за ту, которую он встретил полтора года назад. Дэн оправдывался, убеждая себя, что эти женщины хотят от него того же, что и она. Он получал мрачное удовлетворение оттого, что бросал их на следующее же утро. Но каждая такая интрижка лишь усиливала его отвращение к самому себе. Однако соблазненные и оставленные им женщины не знали этого. Дэну доставляло удовольствие заводить интрижки лишь с незамужними женщинами. Сознание этого позволяло ему не чувствовать себя законченным мерзавцем. Где-то в глубине его души не умирали древние табу, воспитанные поколениями предков, живших не здесь, в Калифорнии, а там, далеко, на анатолийских нагорьях, откуда их когда-то изгнали страх и нужда. И одним из главных заветов было убеждение: брак священен, замужняя женщина недоступна ни для кого, кроме своего мужа. И тот, кто посягнет на это, — последний негодяй.