Джулия Тиммон - По прихоти судьбы

Киваю.

— Договорились.

Наконец садимся пить чай. Дэниел нахваливает пирог. Мне, хоть я и делаю вид, что не верю ему, ужасно приятно. Даже, как ни странно, хочется, несмотря на то что катастрофически не хватает свободного времени, научиться готовить вкуснее и разнообразнее.

Убираю со стола, мою чашки и застирываю пятна на одежде Дэниела, а он переносит доски в комнату Лауры, берет из ниши, где хранятся инструменты Ричарда, все необходимое и приступает к работе.

На улице морось, поэтому я вешаю джемпер и джинсы на батарею в ванной, потом возвращаюсь на кухню, наливаю в две кружки шоколадного молока и поднимаюсь наверх.

Вообще-то я планировала закупить сегодня продукты в супермаркете и сделать небольшую перестановку в спальне. После трагедии с Ричардом я передвигаю мебель каждые пару месяцев, всякий раз тщетно надеясь, что так будет легче зажить несколько иной жизнью. С одной стороны, я прекрасно понимаю, что все это нелепо: хранить невыстиранные рубашки и без конца переставлять кресла и столики. С другой же — не понимаю ровным счетом ничего.

С закупками можно и потерпеть, решаю про себя. Все равно машина в ремонте, а таскать тяжести… Усмехаюсь, вспоминая слова Дэниела. Верно он говорит: не женское это дело!

Приостанавливаюсь на пороге и стучу в раскрытую дверь.

— Не помешаю?

Дэниел, удерживая рукой стенку шкафа, поворачивает голову.

— Конечно нет. Даже наоборот.

— Шоколадное молоко, — говорю я, приподнимая руку с одной из кружек. — Будешь?

— Холодное? — с улыбкой спрашивает Дэниел.

— Из холодильника.

— Тогда буду. С удовольствием.

Он берет кружку свободной рукой, делает несколько глотков, отставляет молоко в сторону и продолжает работу. Я сажусь на невысокий детский стульчик у окна, и на душе при виде мужчины, который занимается домашним делом, становится теплее.

— Когда возвращается Брэд? — спрашивает он, немного сдвинув брови.

— Скорее всего, сегодня. Или завтра. Его мать живет в Тоттенвилле. Ей восемьдесят один год — дышит на ладан.

— Диванчик можно перенести с ним, — говорит Дэниел. — Он не откажется?

— Брэд? — Смеюсь. — Да он для нас с Лаурой готов горы свернуть. Только мне не очень-то удобно дергать его по каждому пустяку.

— Разве это пустяк? — спрашивает Дэниел. — Где девочке спать, если в комнате нет ни дивана, ни кровати?

Пожимаю плечами.

— Со мной.

По лицу Дэниела скользнула едва уловимая тень. Впрочем, когда я присматриваюсь к нему внимательнее и задумываюсь об этом, решаю, что мне это опять всего лишь примерещилось.

— Ребенок должен спать на своем месте, в собственной комнате, — говорит он.

— У тебя тоже есть дочь или сын? — интересуюсь я.

— У меня? — Дэниел смеясь морщит высокий лоб. — Разве я похож на папашу?

Склоняю голову набок и задумываюсь, могут ли у такого, как он, быть дети.

— Если бы ты сказал, что ты отец, я бы не удивилась.

Дэниел качает головой.

— Нет уж, увольте. — Он кривится. — Роль воспитателя не для меня. Я вообще человек не семейный. Со мной только мучались бы — и жена, и дети.

— Ты что, никогда не был женат? — Делаю глоток молока.

— Был, даже дважды. Но не официально — жил с подругами гражданским браком. И первая, и вторая сбежали от меня, не выдержали и года.

— Верится с трудом, — говорю я, наблюдая, как искусно и легко он собирает детский шкафчик. — Ты сам говоришь: я мастер на все руки. Холостяку и противнику семейной жизни это ни к чему.

— Ошибаешься. Даже у противников семейной жизни есть матери, сестры, братья, у которых, что называется, не оттуда растут руки. Когда надоедает все — любимая работа, встречи с друзьями и со случайными людьми, — милое дело что-нибудь приколотить или, скажем, покрасить.

— Тем более если без этого зудят руки, — с улыбкой добавляю я.

— Вот-вот! — Дэниел кивает.

— Что-то тут не то… — задумчиво бормочу я. — Такое чувство, что ты просто обманываешь — и себя и других. И с ролью воспитателя прекрасно справился бы. Когда ты рассматривал фотографию Лауры, я заметила у тебя во взгляде…

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, а? — резковато перебивает меня Дэниел.

Удивленно хлопаю глазами, решаю про себя, что эта тема для него почему-то мучительна, незаметно вздыхаю и киваю.

— Конечно.

По-видимому, он, хоть и сыплет шуточками, тоже носит внутри и пытается заживить некие сердечные раны, размышляю я, следя за его быстро и уверенно работающими руками. Может, это связано с теми подругами. И, не исключено, он, чтобы не мучиться, дал себе зарок больше ни с кем не сходиться, тем более не обзаводиться детьми. Слишком это больно — прикипеть к кому-то душой и внезапно остаться одному, уж я-то знаю…