Кэрол Грейс: Их благословила судьба

— Навоз? — спросил он.

Она поджала губы, не скрывая досады.

— Конечно, нет. Оставим сейчас запах…

— Запашок, вы имеете в виду, — сказал он, явно забавляясь. Она была, черт возьми, такая городская, такая чистенькая, такая напористая. Здесь это выглядело смешно.

— Неважно. Оставим это. Цель моего сегодняшнего визита…

— Помимо того чтобы быть сбитой велосипедом и получить несколько синяков… — продолжил он за нее. — Кстати, что вы делали у моей изгороди?

— Искала живой символ «Дикого мустанга». Искала вас. — В ее здоровом карем глазу сверкнуло воодушевление.

— И фотографировали… меня?

— Да, вас. Мне пришлось проделать длинный путь из Сан-Франциско, чтобы найти мужчину, который воплощал бы сущность Дикого Запада. Когда я увидела вас верхом на лошади, там, на холме, то поняла, что нашла его.

— Но я не пользуюсь одеколоном и не хочу знать тех, кто пользуется. Поэтому на меня не рассчитывайте, мэм.

Она подалась вперед, опершись локтями о стол.

— Вам и не нужно пользоваться одеколоном. Вам не нужно ничего. — Ее глаза блуждали по его пыльной джинсовой рубашке и линялым «Ливайс». Вдруг она залилась румянцем и поспешно вернулась взглядом к его лицу. — Кроме одежды, конечно же. Клетчатая рубашка, куртка, кожаные штаны, шарф. Для цветных рекламных щитов и телерекламы. Я уже все себе представляю.

Он вскочил на ноги.

— А я не представляю. Не на того напали. Вы и вправду думаете, что я буду выставлять себя дураком по телевизору? Рекламировать какие-то там чертовы духи? Чтобы стать посмешищем всей округи.

Мысль о мужчине, пользующемся духами, приводила его в бешенство.

— Да перестаньте, — сказала она, вставая, чтобы заглянуть ему в глаза. — Вы преувеличиваете.

— Вы считаете? — спросил он, свирепо взглянув на нее. — Я прожил в Хармони всю свою жизнь. А вы здесь сколько — всего один день? Мои родители обрабатывали эту землю до меня, а их родители — до них. Наше дело — покупать диких лошадей, объезжать и продавать их, так что духами мы не пользуемся.

— Одеколоном, — поправила она.

— И не позируем для рекламы. Мы занимаемся делом.

— Я понимаю, — произнесла Бриджет. — Я тоже занимаюсь делом. Рекламным делом, и мне необходимо найти олицетворение «Дикого мустанга». И теперь, когда я нашла его, я не собираюсь дать ему уйти. Хотя бы потому, что одно другому не мешает. Вы прекрасно сможете продолжать заниматься своей работой, а вас будут просто снимать — за покупкой, продажей, выездкой… за всем, чем вы занимаетесь. И вы заработаете достаточно денег, чтобы отправить сына в колледж. Вы заработаете денег больше, чем когда-либо мечтали.

— Откуда вам знать, о чем я мечтал? — спросил он.

— Я не знаю. Я просто пытаюсь…

— Вы пытаетесь подкупить меня. Так вот: меня не купишь. Что бы вы ни говорили, моего мнения ничто не изменит. А теперь, если вы в состоянии идти, я вас провожу.

Он выпроваживал ее.

Бриджет часто заморгала. Из-за отказа, подумал он. Ей пора было понять, что его ответ «нет», и поискать это свое олицетворение где-нибудь в другом месте.

Крепко держа за руку, он проводил ее к входной двери. Нельзя сказать, чтобы она шла слишком бодро.

— В округе есть и другие ранчо, — заметил он, стараясь побыстрее и без проблем выпроводить ее из дома. — Может, вам удастся уговорить кого-нибудь продать душу и стать посмешищем на телевидении. Если вам нужны имена…

— Имен у меня предостаточно, благодарю вас, — холодно произнесла она, крепко держась за дверную ручку. — Но я знаю, чего хочу.

— Я тоже, — сказал он. — И в первую очередь хочу, чтобы меня оставили в покое городские пройдохи, рыщущие в полях в поисках манекенщиков.

— К вашему сведению, манекенщиков хватает и в городе, но мне нужен настоящий мужчина, с настоящими мышцами; мужчина, который занимается настоящей работой. Мне нужны вы. Когда к вам вернется рассудок, позвоните мне. Я снимаю комнату здесь, в городе. — Она высвободила руку, порылась в кармане и протянула ему свою визитную карточку.

— Не надейтесь. — Он взял карточку, намереваясь избавиться от нее, как только Бриджет скроется из виду.

Карточка пахла ею — дорогой запах, как у цветов из оранжереи. Чем быстрее он избавится от нее и от ее запаха, тем будет лучше. С чувством облегчения он смотрел с крыльца, как женщина хромала по тропинке, а затем исчезла в поле в направлении дороги. К облегчению примешивалось чувство вины. Может быть, она действительно сильно ушиблась. Но слишком горда, чтобы признаться. Он мог бы проводить ее до машины, от него бы не убавилось. Все же он что-то сделал для нее — перевязал ногу, которую она поранила из-за его сына.