— О, охотно сделаю это. — Фиби вспомнила свой собственный домик для кукол и те часы радости, которыми он наполнил ее жизнь. — Это хоть меня порадует…
— Что случилось с отличным днем?
— Он кончился.
— Мой — тоже. Здесь действительно ужасно тоскливо. — Он немного помолчал. — Мне бы хотелось, чтобы я был дома.
— Мне тоже, — неосторожно признала она.
— Почему, Фиби? — по-доброму засмеялся он. — Могу я предположить, что вам не хватает меня?
— Я думала о Таре, — строго произнесла она. Какой-то звук заставил ее повернуть голову. К своему ужасу, она увидела Тони, стоящего в проеме двери.
— Я… я лучше пойду, — сказала она Доминику.
— Приговорив меня к одиночеству гостиничного номера и кабельному телевидению? Очень любезно. — Его голос звучал странно, почти тоскливо, но телефон мог искажать.
— Уверена, есть много такого, чем вы могли бы заняться. — Фиби всей кожей чувствовала присутствие подслушивающего соглядатая в нескольких ярдах от нее. — У меня у самой работы невпроворот.
— В таком случае сожалею, что потревожил вас, — ответил он вежливо и без смеха. — Пожалуйста, не забудьте о домике для кукол.
— Завтра я первым делом займусь им после того, как отвезу Тару в школу.
Фиби положила трубку.
— Ваш бесценный работодатель, полагаю, звонил поболтать о том о сем на сон грядущий? Как трогательно. У вас так заведено?
— Я думала, ты ушел в бар.
— Нет, вместо этого я решил сделать себе сэндвич. Не хотелось, вернувшись, оказаться перед запертой дверью, — произнес в ответ Тони елейным голосом. — Кэрри уже дома? Мне нужно, чтобы она приготовила мне постель.
— Нет еще.
Он досадливо причмокнул.
— Тогда тебе придется сделать это самой, дорогая нянюшка. Может, ты хочешь, чтобы я разделил кровать с тобой?
— Вряд ли. А что заставляет тебя думать, что Доминик позволит тебе остаться под его крышей?
— Рождество — время мира, согласия, всепрощения. Или ты полагаешь, я злоупотребляю братской любовью?
— Да.
— В таком случае это просто удача, что его здесь нет. — Он сделал нетерпеливый жест. — Послушай, Фиби, мне нужно переночевать где-то пару ночей. Выручи меня, и я не раскрою Дому твою страшную тайну. Договорились?
— Полагаю, что я на самом деле не смею здесь распоряжаться, — напряженно признала она. — Но ты можешь сам постелить себе постель.
Он поморщился.
— С годами ты не стала лучше, Фиби. Никогда не замечал за тобой такой жестокости. Где ты спишь?
— Не твое дело!
Он пожал плечами.
— Тогда не вини меня, если я заблужусь ночью и по ошибке загляну к тебе.
— Хорошо, — оборвала она. — Я сплю в комнате Доминика.
Он удивленно поднял брови.
— Правда, дорогая? Несмотря ни на что, два одиноких сердца уже стали биться как одно? — Он присвистнул. — Это бы объяснило тот задушевный телефонный разговор.
— Я просто составляю компанию Таре, — спокойно сказала она. — И она уже спит, так что не вздумай заходить туда.
Тони снова пожал плечами.
— Прекрасно. Но ты просто не знаешь, что теряешь.
Фиби кинула на него испепеляющий взгляд.
— Напротив, — сказала она. — Знаю это не понаслышке.
Она вышла из комнаты и поднялась наверх, в спальню Доминика.
Тара действительно крепко спала и не шелохнулась, когда Фиби подняла одеяло и осторожно вытянулась рядом с ней.
Она чувствовала себя смертельно уставшей, но сон от нее ускользал.
Все те годы она ненавидела Доминика. Обвиняла его в жестокости и бесчувственности. А что должен был чувствовать он, застав свою жену со своим сводным братом? А потом увидев «сюрприз» Тони?
Тони использовал и предал их обоих, поняла она, но страдания Доминика были сильнее, чем её собственные. След, который остался в его душе, был глубже и мучительнее. Измены, которые он пережил, были непростительными.
А я видела только его гнев и презрение, сожалела Фиби. И никогда не замечала его боли, его унижения. Да и первая встреча произошла не в самый подходящий момент. И теперь то же самое. Жизненный курс Доминика определен, и Хейзл Синклер разделит его с ним, хорошо это или плохо.
Она повернулась на бок и заплакала от обиды и бессилия что-либо изменить. Но плач ее был беззвучным, чтобы не потревожить спящее дитя Доминика.
Потому что, в конечном счете, забота о Таре была единственным проявлением любви, которую она смела предложить Доминику, и единственным, которое бы он принял.
Когда на самом деле она хотела предложить ему свое сердце и душу.
Читать дальше