Триш Мори - Вынужденный брак

Элен направилась в их комнаты, чтобы найти Паоло. Ей следовало принести извинения, и это, учитывая события дня, совсем ее не радовало.

Войдя в спальню, она увидела лежащий в ногах их кровати открытый чемодан.

Из гардеробной появился Паоло, держащий в руках рубашки и несколько шелковых галстуков. Бросив взгляд в ее сторону, он направился прямо к чемодану, затем принялся освобождать от вешалок рубашки. Его подчеркнутое невнимание было как пощечина.

— Почему ты не сказал мне, что уезжаешь так скоро?

— Какая разница?

Его слова больно укололи ее.

— Как долго тебя не будет?

Он аккуратно уложил рубашки и галстуки в чемодан, снова направился к гардеробной.

— Неделю, может, две.

У Элен сжалось сердце. Ей хотелось все время находиться рядом с Паоло. Сворачиваться ночью рядом с ним, засыпать, убаюкиваемой его ласками. После многих лет одиноких ночей никакой охоты возвращаться к ним у нее не было.

— Мы долго разговаривали с твоей матерью. — Ее слова были встречены ледяным молчанием. Элен собралась с мужеством. Подождала его возвращения в комнату, чтобы продолжить:

— Она сказала, что ты работаешь ради самой работы — ни ты, ни фирма не получат за это денег.

— Это правда, — пожал он плечами. — Что с того?

— Ранее я сказала, что тебе не обязательно браться за это дело, потому что у тебя денег и так достаточно. Хочу попросить прощения. Я ведь не знала.

— Но ты была права. У меня действительно достаточно денег. Ты невысокого мнения обо мне, зачем портить общую картину?

— В общем, я просто хотела сказать, что мне очень жаль.

Слабое оправдание. Готовя кофе, Кармелла сообщила ей, что его фирма ведет борьбу с картелем могущественных фармацевтических компаний, имеющих деловые интересы на трех континентах. Речь шла о компенсациях жертвам фальшивых медикаментов. Многие из пострадавших были дети.

А это перекликается с ее работой, связанной с образовательными программами для женщин и детей стран третьего мира, которой она так гордилась.

— Я понятия не имела, как важно твое участие. Продолжая перебирать вещи в чемодане, Паоло все же повернул голову, впервые удостоив ее должным вниманием.

— А если бы я работал за деньги, то это было бы неважно? Боюсь, твое понимание важности какого-то дела мне недоступно. К примеру, с чего ты решила, что выполнение твоей работы важнее, чем забота о ребенке?

— Это не правда! Я так не считаю. Теперь он повернулся к ней всем корпусом.

— Тогда почему ты хочешь вернуться в Париж, к старой жизни?

— Я никогда этого не говорила. Ты сам распланировал мое поведение именно так.

Он буркнул несколько слов по-итальянски, дополняя их ожесточенной жестикуляцией.

— А о чем мы разговаривали сегодня утром? Ты ясно дала понять, что между работой и воспитанием ребенка выбираешь работу.

— Не помню, чтобы мы обсуждали возможность выбора. Ты сообщил мне, каковы твои планы и как мне надлежит их исполнять. Относительно выбора ты не сказал ни слова. И уж конечно, ты не потрудился проконсультироваться со мной относительно моего мнения.

Никогда он не считал зеленый горячим цветом, но сейчас ее глаза прожигали его, как два лазерных луча. Щеки пылали от негодования, грудь поднималась и опадала.

Замерев, Паоло пытался сохранить спокойствие. Страстность, ощущаемая в ней сегодня, будила его собственные подавляемые инстинкты. Она всегда была красива, но злость делала ее величественной. Уставившись на ее грудь, он едва не застонал.

Ему вовсе не хотелось, чтобы она злилась. Хотелось, чтобы ее грудь трепетала совсем по другим причинам. Он должен обладать ею до сегодняшнего отъезда.

Паоло выдавил смешок, пытаясь смягчить напряжение. Положил руки ей на плечи.

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Сестра предупреждала меня, что беременные часто бывают излишне эмоциональны. Сегодня мне следовало это учесть, избавив тебя и от слов, сказанных в запальчивости, и от извинений.

— Нет! — Она отбросила его руки. — Не смей меня опекать. Беременность тут ни при чем!

— Тогда объясни, — покладисто предложил он, придвигаясь ближе и обнимая ее за шею. — В чем дело?

Смена тона застигла Элен врасплох. Глаза ее внезапно стали слишком большими для побледневшего лица, дыхание оставалось прерывистым, выдавая внутреннее смятение другого плана.

— Речь о моем праве самой принимать решения, — откликнулась она. Ее голова уступала его руке, хотя в глазах отражалось нежелание подчиниться.