Ли Уилкинсон - Не отпущу!..

Теперь, когда все было произнесено, она поняла, что Куинн прав. Это объяснило и отношение Пери, и ее собственное непонятное чувство смутной тревоги…

— Он с самого начала потерял из-за тебя голову, а ты не обращала на него внимания и явно отдавала предпочтение Генри. Он безумно ревновал и отчаянно боролся против вашего возможного брака. Именно от отчаяния он кинулся ко мне, хотя и не мог предвидеть, чем все это кончится… Когда ты исчезла и Генри узнал, в чем дело, разразилась буря. Пери выставили за дверь. Для него это было потрясением. Он признался мне, что потом, когда его чувство к тебе прошло, он раскаивался в своем поступке, пытался исправить положение, прислал мне твою фотографию с Бомонтом…

— Если бы он вообще не вмешивался… — печально произнесла она.

— Должен заметить, что Пери не во всем виноват. Если бы в его словах не было ни грана истины, я бы тут же отмахнулся от них…

— Но этого не было! — не выдержала она. — Все, что он тебе рассказывал, или искажение, или просто ложь. Мы с Генри испытывали взаимную привязанность, и не более.

— Он оставил тебе половину состояния, — безжалостно напомнил Куинн.

— Я не знаю, почему он это сделал, я не просила. И уж во всяком случае я не брала у него ни денег, ни подарков.

— Сегодня, когда я надавил на Пери, он признался, что сочинил это, чтобы заставить меня приехать.

— Но ты охотно всему поверил, — с возмущением заметила она. — Поэтому ты решил, что Генри подарил мне эти сережки?

— Ты все еще отрицаешь это?

— Разумеется.

Казалось, Куинн теряет терпение.

— Но послушай, ведь теперь уже все это не имеет значения, так почему бы тебе не сказать правду?

— Но это и есть правда. — Она бессильно махнула рукой. — Я знаю, что они особенные и, как ты говорил, таких не купишь на базаре. Но я не понимаю, почему теперь, когда ты узнал, что Пери обманывал, ты все еще считаешь, что они мне достались от Генри.

Он вздохнул.

— Даже если бы Пери не сказал ни слова, я точно знаю, что их подарил тебе Генри.

— Так вот, ошибаешься, он не дарил мне их.

— И даже на прощанье?

Она вскочила на ноги.

— И даже на прощанье! И я их не брала! — Он все еще считает ее воровкой.

— Послушай, — ровным голосом сказал он, — мне безразлично, даже если ты их взяла. Они прекрасны. Я не упрекнул бы тебя, если б ты поддалась искушению…

— Ах, как ты добр!

— Я всего лишь хочу, чтобы ты призналась…

— Не в чем мне признаваться. Я не поддавалась искушению, я не брала их.

Взглянув ему в лицо, Элизабет поняла, что напрасно теряет время. Она присела на корточки и, положив руку ему на колено, подняла на него глаза:

— Ну пожалуйста, Куинн, поверь мне.

— Я хотел бы тебе верить. — Он помолчал. — Но не могу.

Голова у нее бессильно опустилась, руки повисли.

Он сказал почти грубо:

— Нечего изображать из себя… — И осекся. Потом взял ее за плечи и поднял. — Пошли, у тебя совершенно измученный вид. Тебе пора в постель. Мне кажется, ты еще не оправилась от вчерашнего стресса. — Обхватив ее за талию, он повел ее к лестнице. — Пока ты не успела расположиться, я возьму себе подушку и одеяло.

— Подушку и одеяло? — Она взглянула на него. — Это еще зачем?

— Я подумал, ты захочешь, чтобы я спал на диване.

Единственное, чего она от него хотела, — это чтобы он ей верил. Но если пока этого не добиться, что ж, она потерпит. Она выбрала свой путь и не отступит и не позволит самолюбию встать между ней и Куинном.

— Нет, — ровно произнесла она, — я не хочу, чтобы ты спал на диване.

Элизабет шевельнулась и открыла глаза. Еще только светало, но уже щебетал воробей с неуемной радостью, вслед за ним и скворец затянул утреннюю осанну.

Она лежала на спине. Рука Куинна покоилась чуть ниже груди. Его загар четко выделялся на фоне ее сливочной кожи.

Решение не поддаваться уязвленному самолюбию было вознаграждено. В ее сонной голове всплыло воспоминание об их ночи любви.

Осторожно повернув голову, Элизабет стала смотреть, как спит ее муж. Он лежал на боку лицом к ней.

Крупные черты, суровое лицо. Но обычно иронически прищуренные глаза закрыты, а решительные губы расслабились. Это, да еще слегка взъерошенные волосы и длинные ресницы делали его лицо… почти беззащитным.

Элизабет вдруг задохнулась от острой жалости, и любви, и тоски по тому, что могло бы быть. Словно что-то почувствовав, он открыл глаза.

Она улыбнулась ему. Ее взгляд был полон тепла и нежности, и на мгновенье в его глазах появилось выражение, которое она хотела бы видеть в них всегда, но уже в следующую минуту взгляд затуманился, как будто Куинн вспомнил что-то такое, о чем предпочел бы не вспоминать.