Кэтрин Айворс - Поздняя любовь

— Я знаю, — продолжала она, — что вы собираетесь подавать кассационную жалобу…

— Вы против? — В голосе его звучала ирония.

Лиз игнорировала реплику, на которую не собиралась отвечать.

— Мой муж болен. Вы должны добиться, чтобы его освидетельствовал психиатр. У него бывают состояния, когда он очень возбужден и за себя не отвечает… Второй тюремный срок его убьет, если не физически, то нравственно. Я уверена, он не хотел… не в ту минуту, а вообще не хотел ударить меня…

Адвокат внимательно смотрел на нее и гадал, чего добивается эта женщина.

— Я хочу, чтобы его оправдали, — сказала Лиз.

— Вы собираетесь с ним жить?

— Нет. Я разведусь и выйду замуж за любимого человека. Но нельзя, чтобы судили больного! Его надо лечить… Если необходимо, я напишу заявление…

Адвокат пригласил ее к столу, положил перед Лиз чистый лист и авторучку.

— Что надо писать?

— Пишите: «Я, такая-то…» Дальше как рассказали мне…

Он наблюдал, как она писала, задумывалась, снова писала. Брауну была интересна эта женщина, и то, что она напишет, он собирался оставить у себя: такого в его практике еще не случалось. Возможно, это не совсем корректно, но вреда для нее никакого…

Подписавшись и поставив число, Лиз отдала исписанный лист адвокату. Браун проводил ее в приемную.

— Вы ко мне? — спросил он у мужчины, поднявшегося из кресла при их появлении.

— Это мой будущий муж, — сказала Лиз.

И он знает, зачем вы пришли? — мысленно спросил у нее адвокат, цепко оглядывая мужчину, который тоже смотрел на него, словно они состязались, кто кого пересмотрит.

Браун поцеловал руку странной клиентке и пожелал ей удачи.

На улице Кристофер спросил:

— Теперь домой?

Ехать поездом, а потом идти пешком Лиз было тяжело, и Кристофер взял такси. Лиз откинулась на сиденье и закрыла глаза. Казалось, она дремлет, но, едва такси остановилось, открыла глаза, увидела свой дом и обрадованно выдохнула:

— Приехали!..

Ее отец, как всегда, хлопотал по хозяйству. В доме он возиться не любил и, главное, не с кем было поговорить: внуки до воскресенья в колледже. Вот лошадь, собака — это живое. И дело живое: накормить их, траву накосить, за яблонями поухаживать. На природе и думалось легче.

Увидев Кристофера, отец Лиз посмотрел на него без вражды — старика смягчило то, что Кристофер каждый день навещал Лиз в больнице.

— Как она?

— Привез. Отдыхает, — коротко сообщил Кристофер.

— Я там приготовил поесть. Вы, наверное, голодны. Я сейчас приду, только отведу лошадь в конюшню.

Лошадь щипала на лугу сочную траву. Овчарка — мохнатая, могучая — ходила рядом. Лошадь останавливалась, и собака останавливалась. Старик сказал об овчарке:

— Она и спит в конюшне. Привыкли оба.

Да. Старик не оставит их, подумал Кристофер и спросил:

— А если вам надо куда-нибудь съездить?

— Мне никуда не надо.

— Всякое бывает.

— Это про болезни?

— И про дела.

— Собаку можно взять с собой. А если совсем прижмет, я договорился тут с одним надежным человеком… Здесь еще поживете или уедете?

Кристофер не понял, старик имеет в виду только его или Лиз тоже.

— Пока их не разведут, поживем здесь.

— Это когда же?

— Обещают скоро.

В дом они вернулись вместе. Лиз уже хлопотала в кухне.

— Как ты? — спросил у нее отец.

— Хорошо.

— Ну хорошо так хорошо.

Оставшись с Лиз вдвоем, Кристофер сказал:

— Я спрашивал у твоего отца, на кого он оставит свою живность, если придется куда-нибудь поехать. Говорит, есть у него надежный человек… По-моему, он очень одинок. — И вдруг Кристофера осенило: — А что, если твой отец все выдумал?

— Что выдумал? — не поняла Лиз.

— Нет у него никакого человека! Просто он не хочет, чтобы его жалели?..

Сколько Лиз помнила себя, отец редко сидел дома. Когда-то у них была большая ферма и лошадь не одна — целый табун. Потом наступили трудные времена. Мать Лиз умерла. Табун продали, и они с отцом переехали сюда… Появилась какая-то женщина, которая смотрела за Лиз, а отец по-прежнему занимался хозяйством. Но теперь хозяйство состояло из одной лошади и одной собаки. Отец одинок, потому что тоскует по ферме. Характер у него не городской. И Нэнси такая: когда бывает дома, не оттащишь от конюшни. Дед ворчит, но доволен…

После долгого молчания Лиз сказала:

— Ему бы прежнюю ферму…

О разговоре с адвокатом Брауном Лиз не вспоминала. А Кристофер не спрашивал: когда-нибудь сама расскажет. А не расскажет — так тому и быть. Только бы поскорее уехать отсюда и забыть Лопеса, больницу, развод… Появятся другие заботы, другая жизнь, и все здешнее само собой отодвинется в прошлое.