Елена Усачева - Проклятие рода Радзивиллов

День был еще полон утренней неги и нерешимости. Сонные торговцы сувенирами разворачивали лавки. Кэт шла, чувствуя, как в ее радостное, сентябрьское настроение вклиниваются нотки волнения. Николай был все так же спокоен и уверен в себе, он улыбался, когда их глаза встречались. Но под его внимательным взглядом в душе рождалась неловкость. Словно он сравнивал ее с этим старым городом, с его избитыми временем мостовыми, с замками, домами. А может, со своей бывшей девушкой?

— А ты правда из рода Радзивиллов, что владели половиной земель в Литве и Белоруссии? — Кэт хотелось выдернуть спутника из задумчивости.

— А ты правда из рода Слуцких, что добавили нашему могуществу еще пару уездов?

— Что ты! — немного испугалась Кэт. — У меня самая обыкновенная фамилия.

— Вот и у меня обыкновенная фамилия.

Николай изменился, словно легкий осенний ветерок выдул из его упрямой головы все грустные мысли. Он взял Кэт под локоть, увлекая вперед, к Пятницкой церкви, где заканчивалась Замковая улица и начиналась Большая, Диджой, откуда до ее дома было уже рукой подать.

— Мама назвала меня именем Николай, в надежде, что кто-нибудь ошибется и примет меня за наследника великой империи. — Он усмехнулся, возвращая душе Кэт покой. — Николай — родовое имя Радзивиллов. Кстати, ты живешь в интересном месте, — заговорил он, прибавляя шаг.

Они быстро миновали короткую Диджой, оставили слева Ратушу и свернули на улицу Вокечу.

Николай с интересом оглядывался, словно пытался увидеть что-то новое. Небольшой сквер тянулся метров на двести вниз, до улицы Траку, и дальше к реке Нерис. Против ожиданий Кэт Николай не свернул направо к ее дому, а вышел к скверу и остановился около памятника. Это был очередной «шедевр» постмодернизма: высокая фигура девушки, выполненная в стиле кубизма — одна плоскость переходила в другую, подчеркнутая графичность талии и груди, старинное платье с буфами и широкой юбкой, чепец на голове — сплошные бесконечные грани и линии.

Николай встал вплотную к скульптуре, забравшись на поросший травой холмик. Он доходил скульптурной женщине только до пояса, но смотрел на нее властно, словно знал про нее что-то такое, отчего статуя должна покраснеть и слезть с пьедестала.

Вдруг он резко отвернулся, подошел к Кэт, сжал ее руку. Пальцы его показались обжигающе горячими.

— Как ты считаешь, за что можно отдать свою жизнь?

Вопрос ее ошарашил. В ту же секунду солнце пробилось из-за неуверенных облаков и осветило скульптуру.

— За любовь, — пробормотала она, стремительно краснея.

— Это хорошо. — Лицо его озарила светлая улыбка.

Она смотрела на него снизу вверх, и он легко склонился, целуя Кэт в приоткрытые губы. Поцелуй Николая был сильным, решительным. Он жадно ворвался в нее, заставив все тело напрячься, пронеся кровь от головы до живота. Первый испуг был тут же сметен ответным желанием раствориться в этих сильных объятиях.

— До вечера! — Поцелуй прервался так же внезапно, как и начался. — Ботанический сад! Найдешь?

Она кивнула, не в силах поднять голову. И тут же почувствовала, что ей холодно. Николай ушел, забрав с собой солнце, тепло плеч, силу рук. В смятении оглянулась, но на нее никто не смотрел. Люди неспешно брели по бульвару, сидели на лавочке. Железная женщина равнодушно глядела в сторону Музея современного искусства, откуда, видимо, и была принесена сюда.

Кэт подобрала сумку, оставленную Николаем около ее ног, и пошла направо, через узкую мощеную улицу к арке между домами. Она вошла в длинный двор, запруженный машинами. На затоптанной площадке скрипели качели — какой-то парень решил вернуться в детство. Кэт глянула на возвышающиеся над крышами ажурные башенки костела Святого Духа и вдруг поняла, что не может больше бороться с собой. Долго дергала дверь, не попадая кружком кодового ключа по ответному окружью, взбежала на второй этаж, распахнула дверь своей квартиры, не раздеваясь, промчалась через гостиную и упала на кровать. Взлетело и опало встревоженное покрывало, кровать нехотя подстраивалась под цыплячий вес ее тела.

Она сначала долго плакала, потом незаметно уснула. Скрип качелей из распахнутого окна рождал тревогу во сне, она металась. Вскочила рывком. Мгновенно. В голове засело четко сформированное желание — отказаться. Нет, она не хочет этой любви, она не готова отдавать свою жизнь за пугающее ее томление, за непонятный надрыв, зовущий к смерти.

Но уже стоя в коридоре и глядя на себя в большое пыльное зеркало, Кэт не чувствовала этой уверенности. Все должна была решить ближайшая встреча. Если она снова ощутит опасность, скажет, что тот поцелуй был первый и последний.