Юлия Славачевская - Ищу телохранителя, телообогревателя, телоласкателя, телоцелователя, или... Welcome back

Незаметно в делах пролетел месяц, и мне сообщили о полной готовности клиента. Что ж, игра закончена, осталось лишь подбить итог. Я была готова, и мы поехали на место встречи.

Это была свалка, обычная вонючая свалка, с хлюпающей по ногами зловонной жижей, с мириадами мух, кружащихся над отбросами. Здесь жили люди, вернее бомжи. Ко мне подтащили не стоящего на ногах мужичонку с одутловатым, испитым лицом, источающего тяжёлый запах немытого тела и дешёвого алкоголя, что-то несвязно бормочущего потрескавшимися губами, за которыми не хватало половины зубов. Какой ужас. Как можно за месяц опуститься до такого состояния, превратясь из ухоженного, импозантного мужчины в это отребье? Я достигла цели, но не понимала, как человек даже не попытался бороться с обстоятельствами. Возможно, ему безразличны жена и сын, но своя жизнь? Он же сдался сразу, забыв свою человеческую сущность.

Пытаясь преодолеть тошноту от подступившей к горлу брезгливости, я повернулась к Виктору:

— Отвези меня в отель.

Как мне было тошно от осознания того, что столько лет я изводила себя мыслями о полнейшем ничтожестве.

Уже в номере Виктор тихо спросил:

— Тебе что-нибудь нужно?

В баре стоял коньяк:

— Нет, спасибо. Ты свободен.

Я пила коньяк и подводила итог своей жизни в течение двадцати лет. На что были потрачены эти годы? На мысли о мести? Кому я мстила? Зачем? Стоило ли это ничтожество всех моих страданий и боли? Меня душили разочарование, обида и чувство вины. Привыкшая всегда трезво мыслить и оценивать ситуацию, я зашла в тупик и не видела из него выхода. Погруженная в себя, я даже не заметила, как раздавила в руке бокал. По пальцам текла кровь из порезанной ладони, а боли не было, вернее она была, но почему-то в душе. Как от неё освободиться? КАК? Бутылка полетела в стену, на шум прибежал полуголый Вик, оглядел меня и рванул в ванную за аптечкой, уговаривая меня дать ему перевязать руку. Да, какая к черту разница, будет ли там шрам или нет!

В конце концов, ему надоело уламывать, и он скрутил меня и повытаскивал стекла, обработал порезы. Когда меня выпустили из захвата, я уселась, нахохлившись, в дикой обиде на весь окружающий меня мир, и злобно посверкивала глазами на Вика, выбрав его в качестве ближайшего обидчика. Пьяная женщина не всегда адекватна, а уж пьяная, обиженная и расстроенная, вообще ходячая катастрофа. И эта катастрофа грозила перейти на новый уровень, потому как меня распирало от желания поведать ему, что я думаю о мужиках, их способностях вообще и в частности, конкретизируя части тела, которым эти способности принадлежали. Но как только я открыла рот, мне его тут же закрыли… поцелуем. Как назвать то, что происходило потом? Безумием… Разорванная одежда, стянутая в нетерпении… Перевёрнутая мебель, на которую мы натыкались по пути к кровати… Два сплетённых тела, не могущих оторваться друг от друга… Страсть, накрывающая волной… Желание, грозящее свести с ума… Тихий шёпот, чередующийся с криками… Наслаждение, взрывающееся фейерверком перед глазами… Что это было? Безумие…

Что случилось с моим, таким всегда невозмутимым, телохранителем? Что изменила эта ночь? Почему? Вопросы, вопросы, вопросы…

Мне казалось, Вик сошёл с ума, как будто перешагнул какую-то невидимую грань, сдерживающую его. Меня пугала его страстность, он использовал каждую минуту наедине со мной. Его не волновало, где это происходило — в номере, лифте, подземном гараже. С одной стороны, мне это льстило, как женщине, но с другой, чем всё это закончится? В свой номер он заходил только переодеться, остальное время был рядом. По его взгляду я догадывалась, что была б его воля, привязал меня к кровати, не отпуская. Беспокойство нарастало с каждым днём, я не понимала, зачем и почему. Мне, вообще, не нужны были эти чересчур сильные для меня эмоции, и день отлёта я восприняла, как спасение.

Уже объявили посадку на мой рейс, а Виктор всё не мог отпустить меня. С трудом освободившись, я протянула ему большой конверт:

— Передай Максиму Александровичу. Здесь полный расчёт.

Я только не добавила, что там ещё лежала купчая на его квартиру и банковская карта на его имя. Он узнает потом… когда я улечу.

Хриплый голос:

— Ты позвонишь, когда прилетишь в Россию опять?

Как мне сказать этим ждущим глаза, что я никогда не позвоню, что меня страшит возможность сделать ему намного больнее, чем сейчас. Пройдёт время, он забудет. Мне не нужны чувства, мне спокойно в своём мире. И мы слишком разные, слишком. Разные страны, разный возраст, разная жизнь. Последнее напоминание о посадке и, выскользнув из его рук, бегу.