Алла Осипова - Красное платье

Богдан остается с тяжелобольной мамой и совершенно слепой бабушкой.

Мама — мой героический тыл. Она, несмотря на свои заболевания, должна вставать, кормить слепую бабушку и заниматься с Богданом несколько часов до моего прихода. Болеть и расклеиваться ей нельзя, я так ей и сказала. Она, конечно, очень испугалась, потому что я сейчас — глава семьи, единственный кормилец. У нас не матриархат и не патриархат, а май хат [1] Май хат (my heart) — мое сердце (англ.). .

…Я выхожу на улицу. Мне надо быстро-быстро дойти до молочной кухни и взять набор питания для Богдана. Мы все питаемся от Богдана, потому что он категорически отказывается употреблять что-нибудь, кроме моего молока. Кефир и «Малютку» ест бабушка, а из остатков можно сделать творог.

Идти приходится далеко. Путь лежит по мостику, через реку. Это самый противный участок дороги, здесь холодно и очень скользко. Приходится тормозить. Я потихоньку напеваю: «Как на тоненький ледок выпал беленький снежок», — и пытаюсь балансировать. Со стороны меня можно принять за спортсменку, поддерживающую форму. Темп, спортивная одежда, рюкзак на спине. Можно подумать, что я от нечего делать занимаюсь джоггингом. На самом деле у меня нет денег на сапоги, а старые совершенно развалились, и мне приходится ходить в кроссовках с шерстяными носками по глубокому, грязному снегу. Холодно, зато быстро. Закаляюсь.

…В очереди в молочной кухне стоят почти одни позевывающие мужчины, молодые отцы. Я пристраиваюсь в хвост и украдкой их рассматриваю. Любят своих жен и детей, заботятся о них. Нормальные.

Я немножко завидую их счастливым женам, которые нежатся в тепле кроваток со своими младенцами под боком, ожидая прихода законных мужей… А я совсем одна… Но я тут же спохватываюсь.

«Все хорошо, ты еще будешь счастлива, просто тебя проверяют на прочность. А потом Бог тебя одарит, если не будешь роптать. Как праведника Иова. Ой нет, у Иова все умерли, а у меня, слава богу, все живы, и все хотят есть… Зато я — здоровая и сильная, у меня здоровый ребенок и полно молока. Я со всем справлюсь».

В молочной кухне нас ждет сюрприз — свободные цены. То, что стоило девяносто копеек, стало стоить два рубля пятьдесят копеек. Как это? Все выходят обескураженные и клянут на чем свет стоит Гайдара и Ельцина. Один из очкариков, читающий «Огонек», уверенно говорит:

— Что вы все стонете? Вам же сказал Борис Николаевич: трудно будет только полгода, а потом у нас будут ваучеры, экономика начнет работать, мы будем ездить на хороших машинах! Надо верить в нашу новую Россию! В нашего всенародно избранного президента!

К эмоциональному оратору вплотную подошел простоватого вида мужик с грязными ногтями.

— Ты, это… не свисти, дерьмократ хренов… Ваучеры твои хваленые — это просто бумажка нам, дуракам, подтереться… Все разработано Гайдаром и Чубайсом и их пионерским отрядом, чтобы нахапать побольше. А ты, дурак, так и будешь верить и Белый дом защищать… Такую страну развалили, гады… А ты небось защитник Белого дома?

Очкарик сжался и замер. Грязный мужик ухмыльнулся, смачно сплюнул на пол, вытер нос рукавом куртки, крякнул и отошел от щупленького демократика. Очередь заволновалась. Политические платформы в умах граждан еще не совсем оформились, могло дойти до мордобоя, надо было быстрее делать ноги из этой политизированной компании.

Я схватила свою законную порцию молочных изделий и с благоговением уложила ее в сумку. Это питание для нас — почти то же самое, что сто пятьдесят блокадных граммов. Может, сегодня подорожало, а потом подешевеет? Ведь не сказали же — «повышение цен», сказали — «свободные цены». Для меня все равно получается дешевле, чем молоко и кефир в магазине, да и очередь меньше.

Потом мне надо быстро-быстро доехать до офиса, где я работаю уборщицей. Офис расположен в переулках старого Арбата. Я вспоминаю, как, глупая и беззаботная, порхала здесь пару лет назад, не предполагая, что буду мыть унитазы, оттирать блевотину и радоваться каждой пустой бутылке, которую можно сдать.

Народу вокруг очень мало. Темно. Страшновато завывает ветер. Офис расположен в полуподвальном помещении, в темном углу. Я чуть-чуть боюсь, самую капельку, что меня могут выследить и тюкнуть, забрать ключи и ограбить богатый офис. Я настороже. Если что, вцеплюсь зубами и не отпущу, пусть попробует от меня оторваться!

Спускаюсь вниз по ступенькам, захлопываю тяжелую дверь. Теперь я в безопасности. Можно приступать к работе.