Кара Уилсон - Мы не расстанемся

Ален улыбнулся и прошептал:

— Как долго мне ни придется там пробыть, я буду жаждать встречи с тобой, твоих объятий, твоей любви.

Она разрыдалась.

— Береги себя… береги…

— Ты тоже.

Он поцеловал ее еще раз, потом поднял руки, давая ей выбраться, повернулся и вышел в сопровождении полицейского.

Поездка заняла девять часов. К моменту приезда в тюрьму Ален как бы оцепенел. Его толкали, допрашивали и провели через всю процедуру регистрации заключенного, призванную лишить человека достоинства и подавить его дух.

Он удивился, когда вместо камеры его провели в небольшую комнатку.

— Вас ждет адвокат, — объяснил ему сопровождающий.

— Кто?

— Ваш адвокат мистер Толливер. В вашем распоряжении двадцать минут.

Один из лучших и самых дорогих адвокатов Бостона Грэм Толливер был одноклассником его отца и близким другом семьи. Он уже сидел за маленьким столиком и приветствовал его холодной улыбкой.

— Добро пожаловать домой, Георг!

— Скажите мне только одно, — спросил Ален, когда охранник вышел. — Как быстро все это кончится?

— Это зависит от того, собираешься ли ты признавать свою вину?

— Да, я виновен.

— С твоим послужным списком за девять последних лет мне удалось бы, я полагаю, убедить присяжных признать тебя невиновным. При условии, если мы сумеем избрать присяжных, которые ценят все то, что Лейтоны сделали для этого города.

Ален скрыл свое удивление и проснувшуюся надежду.

— Не надо ни трюков с присяжными, ни освобождения под залог.

— Однако вы изменились, — произнес Толливер с уважением. — Думается, к лучшему. — Он поднялся и взглянул на свои золотые часы. — У нас есть еще немного времени. Желаете сказать мне еще что-нибудь?

— Я сказал все, что хотел.

— Я тоже. — Адвокат бросил взгляд на дверь. — Если вы не возражаете, ваш отец хотел бы поговорить с вами.

Алену было не по себе.

— Отец здесь?

— Уже несколько часов. Нам не сказали точного времени вашего прибытия.

Ошеломленный, Ален проследил, как Толливер постучал в дверь.

Появившемуся охраннику адвокат объяснил, что сейчас приведет из приемной отца клиента и вернется сам.

Ален стоял у окна, когда открылась дверь. Он думал, что самым трудным было расставание с Надей, но, увидев отца, понял, что наступил не менее тяжелый момент. Отец был бледнее, чем Ален его помнил, волосы его истончились, и весь гордый облик как-то поблек.

— Сэр. — Это было его обычное обращение к отцу, к которому его приучила мать еще до поступления в детский сад.

Отец обычно не демонстрировал своих чувств, не сделал этого и сейчас, но взгляд показался Алену мягче обычного.

— Ты хорошо выглядишь, Георг.

— Вы тоже, сэр.

— Я понял, что ты собираешься признать себя виновным. — Чисто гарвардское произношение отца вызвало у Алена пронзительную боль — воспоминание о том, как его поддразнивала Надя.

— Да, сэр.

— Ты понимаешь, что у Грэма есть основания полагать, что он может добиться оправдания, если ты передумаешь?

— Я не передумаю.

Старик внимательно присмотрелся к нему, потом достал конверт из внутреннего кармана пиджака.

— Может, это повлияет на тебя.

Ален взял конверт, открыл его и извлек листок.

Письмо, адресованное его отцу. Нацарапанная внизу подпись заставила учащенно забиться его сердце — доктор Лоуэлл Эмхерст — человек, дававший ему транквилизаторы и убеждавший принимать их. В устах заведующего отделением это звучало как приказ.

Быстро взглянув на отца, он заметил выражение боли в его глазах.

— Письмо пришло вскоре после твоих «похорон», — сказал он. — Лоуэлл знал, что умирает от рака, и перед смертью решил рассказать мне правду.

Ален медленно вдохнул.

— Доктор Эмхерст был отличным врачом и справедливым человеком. Жаль, что он умер.

Он сложил письмо и вложил его обратно в конверт.

— Спасибо, что дали его прочитать, — сказал Ален, протягивая письмо отцу, но тот покачал головой.

— Возьми его и воспользуйся им. Убежден, что ни один присяжный не осудит тебя, если оно будет зачитано в суде.

Инстинкт подсказывал Алену, что отец прав. Первое, что пришло ему в голову, было: Надя… Свобода! Он держал в руках собственную свободу.

Но потом вспомнил свою ложь и связанные с ней стыд и унижение. Со всем этим покончено. Он может снова дышать. Заниматься медициной под собственным именем. Жениться на женщине, которую любит, и баловать маленькую девочку, о которой уже начал думать как о своей дочери.