Идиллия Дедусенко - Легенды Седого Маныча

— Да брось ты работу, взгляни на меня хот раз, — сказал офицер, взял у нее из рук вязание и положил на стол.

Тут она и подняла глаза — будто два всполоха ожгли офицера. Прямо застыл он от ее взгляда и красоты. Долго стоял так офицер, не смея шевельнуться и не находя слов, чтобы выразить свое восхищение. Потом пришел в себя и говорит:

— Русские дворяне всегда умели ценить красоту. Зачем тебе прозябать на хуторе? Кого ты ждешь? Мужа? Мне рассказывали о нем. Уже почти год от него вестей нет. Он или бросил тебя давно или покоится уже в могиле. Я через день уезжаю в Одессу, тебя с собой заберу. Помни, что власть сейчас наша. Собирайся, завтра за тобой приду.

Свекровь со страху только сильнее головой затрясла, а молодайка стояла, как вкопанная, смотрела на офицера горящими глазами и молчала. Офицер обернулся на нее еще раз с порога и вышел. Заскрипели ступеньки на крыльце, потом хлопнула калитка. Тут опомнилась казачка и говорит свекрови:

— Что делать, маманя? Готовьте харчей в дорогу. Уходить нам с Митей надо немедля. Открывайте подпол.

Отодвинули они стол, открыли крышку над подполом, оттуда Митя выбрался, стал по хате сновать, испытывать ногу. Оказывается, он в бою за Манычем был ранен, еле ночью до хаты добрался, когда уж белогвардейский обоз в хутор зашел. Это для него жена платок на продукты обменяла. Слышал он все, что офицер говорил. Рана уже затянулась, но на ногу ступать еще было больно. Но что делать? Надо уходить.

Забегала красавица по хате, собирая все необходимое в дальнюю дорогу. И вдруг распахнулась дверь — на пороге стоял недавний гость с револьвером в руке. Он смерил Митю холодным взглядом, спросил:

— Муж?

— Муж! — с вызовом сказала казачка. — Не бросил он меня и не сгинул! Раненый он. Сердце-то у вас есть?

— Сердце?

Офицер постоял минуту в раздумье, потом, словно обрадовавшись чему-то, улыбнулся, примирительно сказал, глядя на Митю:

— Ну, вот что. Я никого здесь не видел. Только чтоб тебя через минуту не было.

Красавица, перехватив его многозначительный взгляд, побледнела и тяжело опустилась на лавку.

— Не стоит так переживать, — утешал ее офицер, — ведь я дарю жизнь твоему мужу. И тебе тоже.

— Жизнь без Мити? — закричала она и вскочила. — А на что она мне, такая жизнь?!

— О, — восхитился офицер, — какая верность. Похвально, похвально. Ну, вот что…Я не варвар, но по закону военного времени должен доставить пленного в штаб или убить на месте…при попытке к бегству.

— Ну, стреляй! — закричал Митя и застонал, ступив на раненную ногу.

— Я в безоружных не стреляю, — высокомерно сказал офицер. — Будем биться на саблях. Где твоя сабля? Бери ее и пойдем к озеру. Это будет честный поединок. Или ты боишься?

— Я боюсь? Да я в бою один на пятерых шел, — сказал Митя, вынул из-за печки саблю и вышел с офицером.

Мать с криком метнулась следом, да упала без сознания. Невестка кинулась к ней, стала приводить в чувство. Долго возилась, пока старушка глаза открыла, и думала: что сейчас на озере, как там ее Митя, ведь раненый, выдюжит ли против офицера? И сердце падало, как в пропасть.

Вдруг дверь распахнулась. На пороге, тяжело дыша, стоял офицер. В одной руке у него была сабля, залитая кровью, в другой — Митина шапка, порубленная в клочки. Казачка сделалась белее мела, а сердце у нее словно льдом обросло. На какой-то миг застыла, окаменев от предчувствия страшной беды.

— Это был честный поединок, — сказал офицер и бросил саблю с шапкой на стол. — Я не виноват, что он слабее меня оказался… Теперь ты свободна. Верность, долг — тебе не помеха. Собирайся, поедешь со мной.

Казачка очнулась от оцепенения, медленно подошла к столу, бессильно уронив руки. Потом подняла на офицера глаза, и на какую-то секунду они вспыхнули тем огнем, который так завораживающе действовал на всех.

Она и сама не поняла сначала, что произошло. Когда у нее чуть-чуть посветлело в глазах, увидела на полу труп офицера, а в своей руке — его саблю, по которой струилась свежая кровь. Крепко зажав ее, молодая вдова вышла на тропинку, ведущую к Манычу. На берегу озера она нашла Митю. Он лежал на спине и широко раскрытыми глазами смотрел в небо.

При свете луны вырыла жена ему саблей могилу. Потом втащила на невысокий холмик большой шершавый камень, лежавший неподалеку, высекла на нем саблей, как умела: «Здесь похоронен Митя». И ушла в степь. Больше ее никто не видел.

Над Манычем много чаек летает, но на хутор редко какая залетит, чуть покружится и возвращается в стаю. А то вдруг повадилась одна: солнце на закат — она тут как тут. Покружится с печальным криком над крайним домом, потом сядет на крышу и тихо так стонет: «Ки-ки-ки». Ну, словно девица плачет.