Триш Мори - На ее условиях

Симона выпустила опору, за которую держалась. Она срывала с него одежду так же торопливо, как он — с нее. Он расстегнул молнию ее платья, она вытащила его рубашку из брюк. Алесандер склонился к ее обнаженной груди, руки Симоны нашли его горячую кожу. А потом его пальцы скользнули, к трусикам, и Алесандер стащил их. Ласка ветра была приятна ее разгоряченной плоти.

— Алесандер! — вскрикнула девушка, полумольбой, полупротестом, пытаясь высвободить его из ткани брюк. Это было нелегко, таким твердым он был.

— Я знаю, — пробормотал Алесандер, целуя ее шею, ее губы, пока помогал ей.

В следующий миг он приподнял ее и вошел в нее, и Симоне стало все равно, даже если бы мир рухнул вокруг. Она вскрикнула, когда он опустил ее на себя. Она закричала, когда он подался назад, и она поняла, что ошибалась — она не хотела, чтобы мир рухнул, если в этом мире возможно такое наслаждение.

Алесандер двигался в ней яростно и мощно, и она с силой сжимала его внутри, принимая снова и снова, пока ее жажда росла с каждым его резким толчком.

— Ты меня ненавидишь? — спросил он сквозь сжатые зубы. — Ты ненавидишь меня сейчас?

Тело Симоны пульсировало от желания, она едва держалась на той грани, за которой лишь жаркое беспамятство, и она не могла сказать правду:

— Я ненавижу тебя. — «Не из-за Фелипе, или клятвы, или земли, но из-за того, что ты делаешь со мной». — Я всегда буду тебя ненавидеть.

Алесандер ответил ей глубоким толчком, и еще, и еще одним, все более отчаянными и настойчивыми, от которых крик наслаждения поднимался к ее горлу. «Он не заставит меня кончить, — сказала она себе, сжимая мужчину внутри себя изо всех сил. — Я ему не позволю. Я не сдамся». Симона сражалась с собственной страстью, но это было так трудно, когда его губы ласкали ее шею, его пальцы сжимали ее соски, его твердая плоть пульсировала так глубоко в ней… Оргазм обрушился на нее с яростью бури, вознося Симону в водовороте чувств в десять раз более могучем, чем если бы она сдалась раньше. Когда угасла яркая вспышка, она ощутила себя вновь на земле, или это Алесандер отпустил ее, позволяя слабо опереться на шпалеру.

Она ненавидела его за то, что он мог сделать с ней такое — превратить спор в бурю, а ярость в страсть. За то, что он мог превратить ее в стонущий клубок желаний. За то, что она любила его.

«Боже, о чем я думаю?» Симона попыталась прогнать нежеланную мысль, отрицать ее. Но правда не поддавалась отрицанию или изгнанию, она сияла, как солнце на небе. Симона любила Алесандера. Думать об этом было так странно. Так непривычно. Но это объясняло, почему она хотела быть рядом с этим мужчиной и почему боялась этого. Она любила его из-за того, как чувствовала себя рядом с ним. И ненавидела, ведь в любой момент он мог наградить ее самодовольным взглядом и объявить, что взял над ней верх.

Но, похоже, не сейчас.

— Mierda! — выругался он, выходя из нее и отступая, словно она была ядовитой. — Ты не на таблетках.

— Ты это знал. — Симона моргнула, все еще собираясь с мыслями и не понимая, какое это имело значение.

— Я не надевал презерватив.

— Господи!

Это было последним, что ей нужно. Приятная дымка, оставшаяся после разрядки, исчезла, как туман под палящим солнцем. Симона прижала руку ко лбу, вспоминая предыдущий случай подобной паники, когда она боялась худшего. Боже, она обречена любить неподходящих мужчин и, едва избежав несчастья с одним, немедленно попасть в катастрофу с другим! Ее страх расцвел гневом.

— Как ты мог? О чем ты думал?

Алесандер врезал ладонью по шпалере над ее головой.

— А ты попросила меня его надеть?

— Так это моя вина? — Симоне в голову не приходила мысль о предохранении, правда, но черт бы ее побрал, если она позволит этому самцу свалить вину на нее. — В том, что ты не можешь себя контролировать?

— А ты разве этого не хотела?

— А разве я об этом просила? Я когда-нибудь просила тебя о сексе, или это ты его потребовал, как ты всегда это делаешь?

— Тебе понравилось, ты не можешь отрицать.

— Это не то же самое, и ты это знаешь.

Алесандер отвернулся от нее, тяжело дыша, и Симона ощутила потерю, смешанную с облегчением. Ее чувства были противоречивым вихрем. «Неужели любовь может придать этому всему смысл?» С того первого дня в его квартире их споры сбивали Симону с толку, спутывали ее желания. Что, если теперь она еще и беременна? Однажды она уже пережила этот ужас беспомощного ожидания, страх зачать ребенка от мужчины, который не любил ее. К счастью, тогда это оказалось только задержкой, и вот теперь кошмар повторялся. Надежда, страх, бессонные ночи, пока она не будет уверена хоть в чем-то… Она хотела уехать. Она должна была уехать, так или иначе, до того, как Алесандер узнает правду. Потому что влюбляться в него не входило в условия их сделки.