Марта Шилдз: Ангел с синими глазами

— К-Кейт.

Ей показалось, что она выкрикнула свое имя, но успокаивающий голос опять требовательно спросил:

— Как?

Она глубоко вздохнула, усилив тем самым боль, и повторила:

— Кейт.

— Кейт, — эхом прозвучал успокаивающий голос. — А фамилия?

Ей хотелось слышать этот Голос, он приносил ей успокоение. Ей был нужен этот Голос. Он давал надежду… что с Джоем будет все в порядке… что с ней все будет в порядке.

Она опять глубоко вздохнула. Теперь уже боль не удивила ее.

— Барнет.

— Кейт Барнет. Вы в порядке? Кому я могу сообщить о вас?

Кейт казалось, что она отрицательно покачала головой, но, вероятно, она ошибалась, потому что Голос опять повторил вопрос:

— Кейт? Кому я должен позвонить и рассказать о случившемся? Я видел у вас лицензию графства Мэдисон. Там есть кто-то, кто будет беспокоиться?

Она облизнула пересохшие губы и опять с трудом вздохнула.

— Нет… нет. Только… Джой.

— А его отец?

— Нет… отца. Ушел.

Ей послышалось глухое проклятье, и Голос произнес:

— Держитесь, Кейт. «Скорая» уже на подходе.

Она ненавидела себя за то, что собиралась произнести. Когда ей исполнилось восемнадцать, она поклялась, что никогда никого ни о чем не попросит. Но теперь не время думать о своей гордости. Она должна сделать все, чтобы Джой не попал в руки государственных чиновников.

Ее мать часто сидела без работы, и Кейт на себе испытала, как государство заботится о детях. В лучшем случае оно безразлично к ним, но чаще относится гораздо хуже, чем родители, хотя обвиняет их в плохом обращении с детьми. И Кейт поклялась своему сыну в ту минуту, когда он родился, что сделает для него все и будет заботиться о нем сама.

— Джой…

Крепкая рука дотронулась до нее.

— С Джоем все в порядке. Он не ранен.

— Джой… — повторила она. С колоссальным усилием она открыла глаза, хотя смотреть мог только правый глаз. Перед ней стоял на коленях красивый мужчина. Его квадратный подбородок был твердым, волевым, рот озабоченно сжат, морщинки окружали карие глаза, опушенные густыми ресницами. Как ей осмелиться попросить его? Как она может попросить кого-нибудь?

— «Скорая» уже подъехала. Сейчас они вами займутся.

Она должна попросить, обязана. Сейчас, иначе будет поздно.

— Не отдавайте им… никому… Джоя… пожалуйста.

Он пожал ей руку.

— Не беспокойтесь, Кейт. Я позабочусь о Джое. Раз уж вы меня просите. Я сделаю все, тем более после…

— Сэр, отойдите, чтобы мы могли к ней подобраться…

Человек-Голос кивнул кому-то, стоящему сверху, и опять обратился к ней:

— Я привезу Джоя в больницу, как только закончу разбираться с полицией. Не беспокойтесь о нем. Со мной он будет в безопасности.

— Я… пожалуйста… — она попыталась удержать его руку, но оказалась слишком слаба.

Потом Голос пропал.

Врачи «Скорой» стали осматривать ее, что вызвало страшную боль в голове. Темнота окутала ее своими успокаивающими руками и мягко затянула в свои сумрачные глубины.

Она чувствовала себя виноватой. Она оставляет сына в руках незнакомца, чужого человека.

Но что еще она могла сделать?

— Спасите Джоя! — безмолвно кричала она человеку, которого знала только по голосу, которого про себя называла Голосом, но почему-то была уверена, что он позаботится о ее сыне.

Рик стоял около круглого смотрового окна и, не мигая, глядел в бокс номер семь блока интенсивной терапии баптистской больницы.

Кейт Барнет неподвижно лежала на белых простынях. Разноцветные провода и трубки разного размера, окутывали ее и тянулись к многочисленным приборам.

Ее левая рука, сломанная в трех местах, выше и ниже локтя, была в гипсе. Ее левая нога подвешена на вытяжку, и стальные тяги скрепляли ее бедренную кость.

Ее лицо покрывала бледность, и вся она выглядела такой хрупкой, тонкой, ее волнистые светлые волосы, выбившиеся из-под бинтов на голове, закрывали левую половину лица. Он знал, что левую половину головы ей выбрили, чтобы врачи смогли осмотреть травмы. Пришлось наложить восемнадцать швов, чтобы зашить глубокую рану. Черепная коробка получила повреждения, но врачи не обнаружили, чтобы кости задели мозг.

Что она за женщина? Как она себя поведет, когда узнает, что половину ее прекрасных волос сбрили? Или будет благодарить Бога, что осталась вторая половина, раз уж она выжила?

Его утомленный ум сконцентрировался на бессмысленных, не имеющих ответа вопросах, и он старался не думать о том, что женщина, лежащая на кровати в блоке интенсивной терапии, напоминает ему его жену Стейси. Он гнал от себя такие мысли.