Кара Уилсон: Музыкальная шкатулка

Другие девочки горько жаловались на своих матерей, на то, что те не понимают их. Но Китти была любящей матерью, всегда готовой в трудную минуту поддержать дочь. Клер знала, что многие подруги завидовали ее душевной близости с матерью. Ах, мама, мама… Мне так не хватает тебя. Если бы…

— Клер?

В дверях палаты стоял лечащий врач Китти, доктор Филлипс. Доктор наблюдал за матерью с того самого дня, когда дочь поместила ее в «Пайнхэвен». Клер торопливо заморгала, прогоняя слезы.

— Как дела, Клер? — спросил он, просматривая медицинскую карту Китти.

— У меня все нормально. А как мама? — Она подошла к креслу, в котором сидела Китти, и пригладила упавшую на лоб матери прядь светлых с проседью волос. Китти перестала напевать и теперь смотрела то на дочь, то на доктора.

— Все по-прежнему. Правда, Китти? — Доктор с улыбкой посмотрел на свою пациентку, и Китти встрепенулась, потягиваясь, как кошка.

В словах врача явно не было энтузиазма. Клер знала, что Филлипс хороший, внимательный врач, что он сочувствует им обеим, но считает преступным подавать надежду, если ее и быть не может. Лучше дать людям взглянуть правде в глаза. Тогда они могут как-то спланировать свою жизнь, заявлял он. Вообще-то Клер ценила откровенность доктора, но иногда так хотелось услышать какую-нибудь утешительную фразу, за которую можно было бы зацепиться, чтобы укрепить зыбкую веру в лучшее будущее и природный оптимизм.

Через двадцать минут Клер коснулась легким поцелуем щеки матери, включила телевизор и сказала:

— До свидания, мама.

— Пока, — безразлично ответила та, уставившись на экран.

Пытаясь рассеять дурное настроение, Клер прошептала:

— Я люблю тебя…

Мать не ответила. Клер повернулась и вышла за дверь. До нее донесся счастливый смех Китти, которая смотрела какую-то развлекательную передачу. Девушка смахнула слезинку, на этот раз сердито. Да, что это в самом деле с ней происходит? Трудно ожидать от двухлетнего ребенка понимания того, что кто-то другой нуждается в его поддержке… или любви. Ребенок погружен в свой мир, и чувства других его не волнуют.

Посмотри правде в глаза! Вчерашний день никогда не вернется. Клер устало вздохнула.

Часы показывали десять вечера. Идя под нудным мелким дождиком, она думала о том, как было бы замечательно, если бы кто-нибудь ждал ее дома. Живая душа, которая поняла бы ее состояние и разделила непосильное бремя. Но какой мужчина захочет заковать себя в кандалы чужих женских проблем?

Утро следующего дня было ярким и почти безоблачным. Дождевой фронт ушел в сторону Луизианы, и воздух радовал легким бодрящим морозцем. В такие дни Клер чувствовала прилив сил. Но стоило ей приехать на работу, как от хорошего настроения не осталось и следа. Только от одной мысли, что надо идти к девяти часам на пятидесятый этаж, у Клер начинали подкашиваться ноги.

Поднимаясь в скоростном лифте, она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Смешно так нервничать. Господин Каллахэн ее не укусит.

Лифт остановился, двери бесшумно открылись. Шагая по толстому ковру, Клер попыталась принять непринужденный вид. Она мило поздоровалась с Вандой, довольная тем, что голос и улыбка не выдали ее нервного напряжения.

— Мистер Каллахэн ждет вас, мисс Кендрик. Он сказал, чтобы вы сразу входили. — Секретарша с улыбкой указала рукой в направлении кабинета и продолжила разговор по телефону.

Тяжелая дверь кабинета была распахнута. Яркий солнечный свет лился сквозь широкие окна, за которыми четко вырисовывались очертания городских небоскребов.

Ник Каллахэн поднялся навстречу и протянул загорелую руку. Клер крепко пожала ее, глядя ему прямо в глаза. Он сжал в ответ ее ладонь и коротко улыбнулся. Невероятно, но его глаза казались еще более голубыми в ярком солнечном свете. Девушка почувствовала, что она невольно отвечает на неотразимый взгляд Каллахэна.

— Доброе утро, мисс Кендрик.

— Здравствуйте.

— Пожалуйста, садитесь.

Он подождал, пока она сядет, затем опустился в свое большое черное кожаное кресло.

— Прежде чем мы начнем беседу, я хочу попросить вас об одолжении.

— Хорошо. — Клер положила перед собой желтый блокнот и ручку.

— Когда мы в официальной обстановке, в окружении людей, как, например, во время сегодняшнего совещания управляющих, я думаю, обращение друг к другу «мистер Каллахэн» и «мисс Кендрик» необходимо. Но когда остаемся вдвоем, не могли бы мы отбросить формальности? Я хотел бы, чтобы вы называли меня просто Ник, а я вас Клер. — Он снова улыбнулся той же насмешливой улыбкой, которую она заметила вчера. Клер почувствовала себя так, будто ей пятнадцать лет и нужно прыгнуть в воду с десятиметровой вышки.